— И все же кто-то здесь есть, — заявил проводник, киренский грек, смуглый, как головешка; несомненно, мать его была ливийкой или эфиопкой. — Если бы нам было суждено погибнуть, горизонт вдруг, как по волшебству, ожил бы, отовсюду, как муравьи, вылезли бы люди и вскоре наши голые скелеты остались бы сохнуть под солнцем пустыни.
— Соблазнительная перспектива, — пробормотал Селевк, тащившийся неподалеку в широкополой македонской шляпе.
В этот момент Гефестион что-то заметил и обратил на это внимание своих товарищей:
— Смотрите-ка!
— Кажется, птицы, — подтвердил Пердикка.
— Вороны, — уточнил проводник.
— Ох! — лаконично посетовал Селевк.
— Да нет, это хороший знак, — ответил проводник.
— Конечно: значит, наши скелеты не пропадут попусту, — снова прокомментировал Селевк.
— Нет, дело не в этом. Это значит, что мы недалеко от поселения.
— Недалеко для имеющих крылья, но для нас, бредущих пешком, без воды и пищи…
Аристандр, шагавший в одиночестве, вдруг остановился.
— Стойте, — сказал он.
— Что такое? — спросил Пердикка.
Александр тоже остановился и повернулся к ясновидцу, который сел на землю и натянул на голову плащ. По сверкающим, как раскаленная бронза, барханам пронесся порыв ветра.
— Погода меняется, — сказал Аристандр.
— Великий Зевс! Только не еще одна песчаная буря! — безутешно взмолился Селевк.
Но усилившийся ветер разогнал удушающий зной и принес смутный запах моря.
— Тучи, — снова проговорил Аристандр. — Идут тучи.
Селевк переглянулся с Пердиккой, словно говоря: «Бред», — но ясновидец действительно ощутил приближение туч, и примерно через час на севере появился грозовой фронт. Весь горизонт заволокло мглой.
— Не будем обольщаться, — посоветовал проводник. — Насколько я знаю, здесь никогда не бывает дождя. Продолжим путь.
В ослепительных зарницах колонна двинулась вперед, на юг, но люди постоянно оборачивались. Тучи все сгущались, на фоне их судорожно пульсировали молнии.
— Может быть, дождя и не бывает, — заметил Селевк. — Однако гром гремит.
— У тебя хороший слух, — ответил Пердикка. — А вот я ничего не слышу.
— Верно, — согласился проводник. — Гремит. Дождя не будет, но, во всяком случае, тучи затянут солнце, и мы сможем идти в тени, не по такой жаре.
Через час на песок с легкими шлепками упали первые капли дождя и воздух наполнился густым и приятным запахом мокрой пыли. Люди, уже дошедшие до крайности, с обожженной солнцем кожей и потрескавшимися губами, словно обезумели: они кричали, бросали в воздух шапки, открывали иссохшие рты, стараясь поймать хотя бы несколько капель, чтобы те не пропали зря в горячем песке.
Проводник покачал головой:
— Я бы посоветовал беречь дыхание. Влага высыхает прежде, чем долетает до земли, и возвращается на небо в виде легкого тумана. Вот и все.
Но не успел он договорить, как редкие капли превратились в настоящий дождь, а потом в ливень; его сопровождали вспышки молний и раскаты грома.
Солдаты воткнули в землю копья и привязали к древкам плащи, чтобы набрать как можно больше воды. Они положили на землю шлемы и щиты вогнутой стороной вверх и скоро смогли пить. Когда ливень кончился, по небу продолжали нестись тучи, пусть уже не такие густые и плотные, но они все еще заволакивали солнце и защищали идущих по пустыне солдат.
До сих пор Александр ничего не говорил и продолжал в задумчивости шагать, словно следуя за каким-то таинственным голосом. Все взоры были обращены к нему. Люди уже не сомневались, что их ведет высшее существо, способное перенести раны, для других смертельные, способное вызвать в пустыне дождь, а возможно, если только пожелает, даже заставить здесь распуститься цветы.
Оазис Сива показался на горизонте через два дня, на рассвете, пучком неправдоподобно пышной зелени среди ослепительного блеска песков. Увидев его, люди радостно закричали; многие заплакали от избытка чувств при виде этого триумфа жизни посреди бесконечного иссушенного пространства; другие вознесли благодарность богам за спасение от лютой смерти, но Александр продолжал молча идти вперед, словно никогда и не сомневался, что достигнет цели. Обширный оазис покрывали увешанные финиками пальмы, их орошал журчащий родник. Хрустально прозрачный, он отражал темную зелень пальм и тысячелетние памятники древней таинственной общины оазиса. Солдаты бегом бросились туда, но врач Филипп закричал:
— Стойте! Стойте! Вода очень холодная. Пейте потихоньку, маленькими глоточками.
Александр повиновался, первым подавая пример.
Но самым невероятным всем показалось то, что местные жрецы, по-видимому, ждали их. Они выстроились у лестниц в святилище, а стоящие перед ними служки размахивали кадилами с курящимся фимиамом. Однако уже само путешествие приучило всех к мысли, что в этих краях возможно всякое.
Проводник, исполнявший также обязанности толмача, перевел слова жреца, который приблизился с чашей холодной воды и корзиной спелых фиников:
— Чего попросишь, пришедший из пустыни гость? Если воды и пищи, то найдешь их, потому что закон гостеприимства свят на этой земле.
— Я хочу узнать истину, — ответил Александр.
— У кого же ты попросишь слов истины? — снова спросил жрец.
— У величайшего из богов, у самого Зевса-Амона, живущего в этом величественном месте.
— Тогда приходи ночью, и ты узнаешь то, что хочешь узнать.
Александр поклонился и присоединился к своим товарищам, собравшимся у родника. Каллисфен набрал воды в ладони и омыл лоб.
— А правду говорят, будто к вечеру родник нагреется, а потом, к полуночи, станет почти горячим? — заговорил с ним Александр.
— У меня есть мысль насчет этого. По-моему, сам родник сохраняет постоянную температуру, а температура воздуха невероятно меняется, и утром, когда воздух горячий, вода кажется ледяной, к вечеру, когда начинает холодать, вода как будто нагревается, а в полночь она совсем теплая. Все относительно, как говорил Аристотель.
— Да, — подтвердил Александр. — А о его расследовании у тебя есть еще какие-нибудь известия?
— Нет, о последних результатах я тебе докладывал. Но определенно мы узнаем что-то новое, когда вернутся корабли с новобранцами. Пока кажется, что он нашел следы персидского вмешательства, но я уже знаю, что бы он сказал, окажись здесь сам.
— Я тоже. Он бы сказал, что персы, несомненно, были заинтересованы в убийстве моего отца, но даже если бы они оказались ни при чем, то все равно распустили бы слух, что это сделали они, дабы будущие македонские цари поостереглись предпринимать против них враждебные действия.