— Ирини, ты считаешь, сейчас подходящий момент для такого разговора?.. Перестань… Да, кстати, я привезу тебе фету из Комотини, ее там хорошо делают.
Подать в отставку… Как будто это так легко — уйти в отставку. С его работы в отставку можно уйти только одним-единственным способом… Когда все счета уже сведены… Или если кто-то более шустрый и более хитрый, чем ты, прикончит тебя одним верным, четким ударом. Бедная Ирини, такая хорошая, простодушная, такая любящая жена. Он доставит ей удовольствие: привезет оливок из Каламаты и феты из Комотини. Проехав стороной Афины, он двинулся по дороге на Фермопилы и Ламию. А вообще-то… Почему, собственно, нет? Ирини не так уж не права: нельзя ведь работать до тех пор, пока не протянешь ноги. Нужно вовремя уходить на пенсию, чтобы успеть насладиться жизнью, попутешествовать, отдохнуть на море и в горах… Дети уже выросли: Димитриос скоро защитит диплом по архитектуре во Флоренции, а Мария недавно начала изучать медицину в Патрах. Она так красива! Удивительно, что им с женой удалось произвести на свет столь прелестную девушку и такого доброго нрава… По сути, нужно только застать его врасплох и убить как собаку: законная самооборона, и все тут — дело закрыто. Однако кто это может быть? Англичанина можно сразу же исключить из списка подозреваемых, а француза?
Нет, только безумец мог после стольких лет вернуться и рисковать собственной шкурой, да к тому же ради чего? Кроме того, что знает француз? В сущности, очень мало. Нет. Видимо, тут действует какой-нибудь родственник девушки или юноши… Но как он узнал? Как мог родственник юноши или девушки узнать о Джеймсе Генри Шилдсе?..
Нет. Ни одна из версий не выдерживала проверки: одна нелепее другой. И он понимал, что боится признать: существует единственное решение загадки — Клаудио Сетти! Только у Клаудио Сетти есть все основания убить Руссоса, Карагеоргиса и Шилдса… Если б он не умер, если б Караманлис своими глазами не видел его труп на фотографии… Да, на фотографии… Ладно, пусть даже это сам черт — Караманлис сразится с ним и уберет его с дороги. Это желание он должен был удовлетворить любой ценой.
К вечеру капитан добрался до Салоник и остановился в гостинице на берегу моря. Он рано лег спать, ибо чувствовал себя уставшим, но, прежде чем растянуться на постели, взял свою «беретту» 9-го калибра, зарядил ее, передернул затвор, досылая пулю в ствол, поставил на предохранитель и положил под подушку. Ему казалось, он находится недалеко от линии огня.
Однако прошло две недели, и все оставалось спокойно: Влассос вставал довольно поздно, отправлялся в кафе завтракать и судачил с другими бездельниками почти до самого обеда. По их жестам можно было заключить, что они обсуждают футбол и женщин. Каждый день, каждый божий день. Днем он ложился спать и дрых допоздна, а потом обычно брал лодку, отправлялся на середину проклятой бухты и часами сидел как идиот с удочкой в руке. Он курил, натягивал леску, снова курил. Время от времени у него клевало, и он вытаскивал из воды отвратительных, покрытых наростами рыб. Караманлис начал его ненавидеть.
Портолагос оказался самым ужасным местом из всех, какие он только мог себе вообразить: комары жалили даже днем и водились тут тучами. Непонятно, как люди со здоровым рассудком могут жить там, где комары жалят даже днем. Он постоянно натирался карандашом против насекомых, но со временем от этого косметического средства у него появилась экзема и крапивница, и стало еще хуже. Он дошел до того, что, казалось, если кто-нибудь пристрелит Василиоса Влассоса, он будет этому только рад.
Но самым невыносимым наказанием стала ночная слежка. Каждую ночь, или почти каждую, Влассос отправлялся к своей любовнице, жившей в убогой лачуге на берегу лагуны, там, где располагался мост, ведущий в Комотини, — старый военный мост, сделанный из деревянных шпал. Рядом росла столетняя акация, вокруг которой в зарослях травы обитало невероятное количество комаров. А другого места, чтобы прятаться, не было. Оттуда капитан мог контролировать все полупустое пространство около дома, но время от времени из предосторожности он подходил к окну и заглядывал внутрь: они занимались любовью при свете, и зрелище это с каждым разом становилось ему все более невыносимым.
У любовницы Влассоса, огромной толстозадой женщины с гигантскими грудями и круглыми, массивными ляжками, на белой коже четко выделялась черная блестящая растительность на подмышках и в паху, спускавшаяся по внутренней стороне бедра до самых колен. Влассос забирался на эту груду мяса с пылкостью борова во время случки, и всякий раз благодаря его стараниям огромная самка трепетала, дрожала и стонала, словно юная девушка в объятиях первого возлюбленного. А после того как он кончал и откидывался на спину, тяжело дыша, она целовала и облизывала его везде, как корова облизывает только что родившегося теленка. Караманлис, чей желудок был весьма чувствителен к некоторым вещам, несколько раз испытывал рвотные позывы… И все же в каком-то смысле Влассос вызывал восхищение: в таком возрасте он все еще был способен часами держаться в седле, черт возьми, да еще и с таким созданием, справиться с которым кому угодно другому показалось бы не под силу. Что же тогда он мог бы проделать с красивой, свежей девушкой… да… красивой и молодой?
В какой-то момент Караманлису показалось, что он ошибся. Влассоса могли тысячу раз с легкостью убить на рыбалке. Убийца, конечно, не стал бы ждать, пока он вернется к службе и будет вооружен, да еще и не один… Руссоса, Шилдса и Карагеоргиса убили в укромных и уединенных местах… Так чего тогда стоят все его умственные построения? Однако так лучше, если хорошенько рассудить, так лучше, хоть он и не знал теперь, с чего начинать расследование.
Настал последний вечер отпуска Влассоса, и Караманлис увидел, что сержант не торопился на рыбалку вопреки обыкновению, а остался дома. Капитан решил, что тот собирает чемоданы и готовится к отъезду. Он решил позволить себе немного отдохнуть за ужином, потом вернуться и нести вахту у дома Влассоса до часу или двух ночи, как обычно, а после отправиться спать в пансион напротив и держать ухо востро, как и каждую ночь. С другой стороны, полиция предупредила Влассоса об опасности. Наверняка дома у него есть пистолет, да и на прогулку он ходит вооруженным.
Караманлис приехал в деревню, находившуюся в нескольких километрах от Портолагоса, под названием Мессемврия, и заглянул в единственную таверну, заказав себе тарелку бараньих ребрышек с печеным картофелем. За соседним столиком сидел папас, многие говорили по-турецки: граница проходила неподалеку.
В какой-то момент к нему подошел хозяин и принес поллитра рецины.
— Вас угощает господин, сидящий вон там, в дальнем конце зала, — сказал он, ставя на стол два чистых стакана. Караманлис поднял голову и встретился глазами поверх шевелюр и лысин других посетителей, поверх голубоватой пелены сигаретного дыма с твердым взглядом адмирала Богданоса.
Наконец-то ситуация начинает проясняться. Он знаком пригласил адмирала к столу, не выказывая особенного удивления. Богданос встал, возвысившись над слоем дыма, словно вершина горы над облаками, подошел и сел напротив него. Караманлис разлил вино по стаканам.