— Сударь! — тут же прокричал официант, обращаясь к Мишелю, ушедшему уже довольно далеко. — Сударь, подождите!
Но Мишель не слышал, поскольку находился слишком близко от оживленной главной улицы и заворачивал за угол. Официант вернулся к работе и целый вечер, обслуживая клиентов, нет-нет, да и поглядывал на дом на противоположной стороне. Когда он возвращался домой в два часа ночи, свет все еще мерцал под опущенными ставнями дома номер 17 по улице Дионисиу.
Норман позвонил около девяти.
— Где ты? — спросил Мишель.
— В гараже, в нескольких метрах от границы. Сегодня переночую в Сидирокастро, а завтра приеду к тебе.
— Быстро ты управился. Обнаружил что-нибудь?
— Да. Информация, находившаяся у меня в руках, оказалась верной: Скотланд-Ярд утаил от меня только одну деталь касательно смерти моего отца. На самом деле на его теле нашли записку с одной фразой…
— С какой фразой, Норман, с какой фразой?
Норман медленно прочел слова, записанные на листке:
Часто без страха видал ты, как гибли могучие мужи
В битве, иной одиноко, иной в многолюдстве сраженья, —
Здесь же пришел бы ты в трепет, от страха бы обмер.
— Что это, Мишель? Что это значит?
— Я знаю… знаю… Позвони мне через десять минут, и я тебе скажу. Я уверен, что знаю.
Норман повесил трубку, а Мишель побежал к своему чемодану и достал оттуда экземпляр «Одиссеи», захваченный с собой. Он пометил некоторые фрагменты, поразившие его… вот… одиннадцатая песнь, слова Агамемнона Одиссею в царстве мертвых…
Когда Норман перезвонил, он с текстом в руках готов был отвечать:
— Это отрывок о сошествии в царство мертвых, Норман, из одиннадцатой песни «Одиссеи». Тень Агамемнона в царстве мертвых описывает Одиссею, как его товарищей и Кассандру убили по возвращении с Троянской войны домой… И свой ужас от убийства товарищей и беззащитной девушки…
На другом конце провода последовало долгое молчание, нарушаемое лишь треском на международной линии.
— Норман, ты еще там?
Норман заговорил с трудом, и голос его казался чужим:
— Да… Это могло бы связать смерть моего отца с убийством Руссоса и Карагеоргиса…
— Вероятно.
— Другого объяснения нет.
— Я не знаю, Норман. Все не так просто. Приезжай в Афины, и мы все обсудим. А я тем временем постараюсь выяснить, что означают другие послания. Мне в голову пришла одна идея.
— Хорошо, — согласился Норман. — Я скоро приеду.
— Норман?
— Да.
— Не падай духом. Мы должны дойти до конца.
— Не думай обо мне. Иди по следу. Я привезу тебе еще кое-что.
— Ты можешь сказать мне, о чем идет речь?
— О стреле… Точно такой же, как та, какой убили моего отца.
Мишель сел за стол, закурил и начал сравнивать фрагмент, сообщенный ему Норманом, с текстом «Одиссеи». Он листал страницы, поскольку первоначально ему показалось вероятным, что и послания, найденные рядом с телами Руссоса и Карагеоргиса, тоже были взяты из поэмы, но поиски не дали никаких результатов.
Он бросился на постель и какое-то время пролежал неподвижно, стараясь расслабиться, но не мог избавиться от охвативших его мыслей. До сих пор полученные результаты не слишком впечатляли. Охота за сосудом Тиресия не принесла плодов. Человек, с которым они встречались в Котронасе, больше не появлялся. А теперь еще и убийство Джеймса Шилдса оказалось связанным со смертью Руссоса и Карагеоргиса, но как и почему? Кроме того, где, интересно, отпечатали сочинение Периклиса Арватиса, если типография на улице Дионисиу, 17, по всей видимости, уже давно закрыта?
Назавтра он попросит аудиенции у директора Национального музея и попытается найти Аристотелиса Малидиса. На данный момент это был единственный реальный след, все еще открытый для него.
Снова зазвенел телефон: международный вызов.
— Мишель? Это Мирей. Наконец-то я тебя разыскала.
— Прости. У меня все не было времени позвонить тебе и сообщить, что я добрался до гостиницы в Афинах.
— Не важно. Я сама попробовала тебя найти, и, как видишь, мне это удалось. Как продвигаются дела?
— Поиски оказались долгими и сложными, я встретил много препятствий…
— Я хочу тебя видеть.
— Я тоже очень хочу.
— Начиная со следующей недели я свободна. Я хотела бы приехать в Афины и побыть с тобой.
— Мирей, то, чем я занимаюсь, — не только научное исследование. Я помогаю Норману пролить свет на смерть его отца… Нельзя исключать, что мы можем подвергаться опасности.
— Именно поэтому я и хочу быть рядом.
— Я сейчас хотел бы этого больше всего на свете, поверь мне… Ты каждую ночь снишься мне, но, боюсь, твое присутствие создаст дополнительные проблемы… для Нормана, конечно. Он, разумеется, хотел бы, чтобы некоторые вещи остались между ним и мной. Думаю, ты понимаешь…
— Конечно… Значит, ты хочешь, чтобы я от тебя отстала, верно?
— Мирей, дай мне несколько дней. Если в моей работе наступит просвет, я тебе сразу же позвоню… Кроме того… не исключено, что ты будешь мне полезнее там, где сейчас находишься.
— Хорошо, но помни: чем суровее то воздержание, на которое ты меня обрекаешь, тем суровее будет и наказание, которое тебе придется вытерпеть.
Мишель улыбнулся:
— Я готов стерпеть любое наказание, наложенное вами, моя госпожа.
— Я скучаю.
— Я тоже.
— Мишель, ты, случайно, ничего от меня не скрываешь?
— Скрываю, Мирей, но прошу тебя: потерпи. Сейчас я не знаю, как тебе обо всем рассказать. Но не лишай меня своей любви, ни сейчас, ни… потом. Ею я дорожу больше всего в жизни.
Норман остановил машину на греческом пограничном посту в Сидирокастро и заплатил гиду обещанное вознаграждение. Акирис поблагодарил и пешком пошел в деревню, предварительно показав офицерам пропуск жителя приграничной зоны, разрешавший ежедневно переходить границу. Норман, в свою очередь, подъехал на пост и показал свой паспорт. Агент посмотрел на фотографию, но документ не вернул.
— Господин Шилдс, будьте добры, следуйте за мной.
— В чем дело?
— Простая формальность. Прошу вас, следуйте за мной, я отниму у вас несколько минут. Всего лишь проверка. Оставьте ключи в замке зажигания: мой коллега припаркует вашу машину.
Норман повиновался и отправился на полицейский пост вместе с агентом. Его привели в небольшой кабинет, освещенный одной-единственной лампой, висевшей над столом. Он едва мог разглядеть фигуру человека, сидевшего за столом.