— Уведи этих женщин. И вы тоже, — обратился он к воинам, — можете уходить.
Клеанор потащил Мелиссу прочь. Они остались наедине — Ксен и верховный главнокомандующий. Я высвободила свою руку из хватки одного из стражников и позволила отконвоировать себя до палатки. Но, увидев, что за мной больше никто не следит, вернулась назад другой дорогой и спряталась под брюхом у коня Софоса, непосредственно за его жилищем.
Обсуждали мой поступок: главнокомандующий требовал от Ксена признать, что я выполняла его указания.
— Как ты мог? Как посмел проникнуть в мою палатку? И у тебя даже не хватило храбрости действовать самому. Послал девушку, а она взяла себе в помощь других. — Потом добавил саркастически: — Когда три женщины хранили тайну больше часа?
— Я не имею к этому отношения, и если так говорю — значит, это правда. Ты отлично знаешь, что я никогда не лгу, что я человек чести. Однако спрашиваю себя, таков ли ты.
— Если бы кто-нибудь другой оскорбил меня подобным образом, у него не осталось бы времени на раскаяние, но ты мой друг, много раз рисковал жизнью ради армии, хотя и не состоял в ее рядах, и я должен иметь это в виду. Однако не искушай меня больше, иначе…
— Иначе что? Быть может, хочешь сказать, что тебе нечего скрывать? Послушай: Абира, девушка, которую ты тут застал, сделала все по собственной воле. Меня такой поворот событий не удивляет, хоть он и может показаться невозможным. Она уже давно заводила со мной странные речи, но я не обращал на них внимания. Очевидно, Абира искала здесь подтверждения своим догадкам, именно здесь. И если то, что она начертила на снегу, верно, я должен признать ее правоту.
— Что ты такое говоришь? Какие еще догадки?
Голос Софоса звучал как-то надтреснуто, словно в душе его что-то дрогнуло. Ксен повторил все то, что я рассказывала ему о странных событиях, многочисленных совпадениях; и даже в том плачевном положении, в каком я находилась, слова летописца наполняли меня гордостью.
Потом он добавил:
— По больше всего меня смущает рисунок на полу: на нем явно изображена река, и Абире удалось написать ее названия. Это и есть то доказательство, что она искала: ты отлично знал, что река, вдоль течения которой мы идем, не Фазис, как подумалось мне, а Аракс, если верить буквам, начертанным ею, и он впадает не в Понт Евксинский, а куда-то еще. Никому доподлинно не известно куда, но точно не в Понт Евксинский…
— Ты сошел с ума, — перебил Софос. — Ты бредишь.
— Правда? Тогда почему ты не хочешь показать мне карту, скопированную Абирой так точно именно потому, что она только что видела подлинник? Ее рисунок доказывает: ты, хотя и сознавал, что река, по которой мы идем, не Фазис, — поддерживал меня в заблуждении всей силой своего авторитета. Но почему, Софос? Да потому что эта армия должна исчезнуть, не оставив следа, вот почему! Тебе даже не потребовалось подставляться лично, достаточно было свалить ответственность на меня: «Ксенофонт прав, нужно только следовать по течению этой реки, и мы придем к морю!» Может, ты не так говорил? Бедняжка, застигнутая тобой здесь, рывшаяся в твоих вещах, все поняла — именно потому, что не является одной из нас, она не воин, привыкший прежде всего подчиняться и не спрашивать о мотивах приказа.
Наша армия должна была победить или погибнуть, так как если она выживет в случае провала — это станет доказательством предательства, доказательством того, что Спарта участвовала в попытке убийства своего главного союзника, того, кто помог ей выиграть в войне с Афинами, — Великого царя!
Отдала бы что угодно за возможность увидеть выражение лица Софоса и горячо обнять Ксена за его поступок. Несмотря на плащ, я дрожала от холода, но ни за что на свете не собиралась покидать свое укрытие.
Снова зазвучал голос Ксена:
— Вот почему воинов нанимали тайно, в отдалении, маленькими группами: не для того чтобы сохранить повесть о походе в тайне от Великого царя — ведь невозможно спрятать армию из ста десяти тысяч человек, — а чтобы скрыть причастность правительства Спарты к мятежному выступлению. Что обещал вам Кир? Что обещала царица-мать?
Снова молчание. Более красноречивое, чем тысячи слов. Потом раздался голос Софоса, холоднее ветра, бившего мне в лицо и проникавшего в самое сердце:
— Ты ставишь меня в очень трудное положение, Ксенофонт; полагаю, тебе это известно. Допустим на минутку твою правоту: и каких действий ты от меня ожидаешь?
Ксен ответил спокойно, словно его не касалось то, о чем он говорит:
— Полагаю, ты теперь должен убить и меня, и девушку… Последнее просто бессмысленно: кто станет ее слушать, зачем ей подвергаться ужасной каре, смерти? Она уже и так достаточно напугана и не представляет для тебя угрозы.
— Ошибаешься. Представляет. Впрочем, как и Мелисса: ведь твоя подруга откровенничала с ней. Не исключаю, что и Клеанор тоже: ведь от Мелиссы зависит важная составляющая его физического здоровья и душевного равновесия…
Я без труда вообразила себе насмешливое выражение лица главнокомандующего. Софос никогда не пренебрегал остротами, даже в самом тяжелом положении.
Снова последовала долгая пауза. Сквозь ткань палатки я видела, что хозяин сел и предложил место гостю. Вероятно, хотел что-то сказать, и для этого ему нужно было устроиться поудобнее, но первым заговорил Ксен:
— Я безоружен, ты можешь убить меня прямо сейчас: не стану сопротивляться… — У меня возникло ощущение, словно несколько ледяных мечей вонзаются в мое тело. — Но пощади девушку. Оставь ее в первой же деревне, что встретится на вашем пути. Она никогда не найдет обратной дороги, и даже если найдет — все равно окончит дни в своей глухой деревне, в забвении. Прошу тебя, во имя нашей дружбы, ради всего того, что мы вместе прошли и выстрадали. Я потребую этого от нее, и она подчинится. Прикажу ей больше ни с кем об этом не говорить.
Ксен любил меня. И этого мне было достаточно для того, чтобы безропотно вынести любой удар судьбы.
Я увидела, как тень Софоса склонила голову; показалось, будто слышу вздох. Затем он произнес:
— Ты задавался вопросом, какую судьбу я уготовил самому себе, в случае если удастся выполнить задачу, которую ты мне приписываешь?
— Умереть вместе с ними, — ответил Ксен, — в этом я не сомневаюсь. Никогда не думал, что ты захочешь пережить своих воинов.
— В каком-то смысле это меня утешает.
Голос Ксена задрожал от негодования, от волнения и боли:
— Но это не спасает тебя от бесчестья. Как ты можешь вести их на смерть? Как тебе удается выносить такое?
— Воин знает, что смерть является частью того образа жизни, какой он избрал.
— Но не такая, Софос, не такая смерть, когда людей ведут, словно баранов, на бойню. Воин заслуживает смерти на поле боя, и ты, спартанец, должен знать это лучше, чем кто-либо другой.
— Я, спартанец, знаю, что нужно подчиняться приказам города, любой ценой. Знаю, что можно пожертвовать нашими жизнями ради выживания и процветания народа. Как ты думаешь, что сделал Леонид в Фермопильском ущелье? Выполнил приказ!