Я часто спрашиваю себя: что стало с тем юношей, выжил ли он, ответил ли взаимностью дочери старосты — изящной, стройной, пышногрудой, с глубокими черными глазами и взглядом женщины, которой нравится заниматься любовью. Надеюсь, у их истории был счастливый конец: молодой воин спасся, женился на выходившей его девушке, и дети их выросли сильными и храбрыми в том краю льдов и ослепительного снега. Однако я по опыту знала, что человеческие жизни висят на волоске, и в любой момент каприз судьбы может забросить их на вершину счастья или же швырнуть в черную пропасть горя и даже смерти.
По мере продвижения на север горная цепь, появившаяся перед нами, когда мы следовали по течению реки, оказавшейся вопреки надеждам не Фазисом, опускалась все ниже к линии горизонта, пока не исчезла почти полностью. В то же время впереди показалась еще одна — огромная, неровная, состоявшая из острых скал и глубоких долин, поросшая черными лесами, кроны деревьев в которых по форме напоминали горные пики.
Ксен сказал, что это хороший знак: вскоре мы дойдем до обжитых мест и найдем проводников, способных указать нам путь к цели.
Он не знал, что я слышала и большей частью поняла их разговор в ту ночь, когда меня поймали в палатке главнокомандующего. Мне он сказал, что просто побеседовал с Софосом, убедив его в следующем: река вскоре затеряется подо льдом, как это уже случилось однажды, и разумнее будет двигаться на запад.
Спросила, что означают четыре буквы, которые я видела на рисунке, лежавшем на дне ящика Софоса.
— Это просто запись варварского слова, его значение нам не известно, — ответил он, хорошо зная, что такой ответ меня не удовлетворит, но я наверняка больше не стану задавать вопросов. Во всяком случае, пока. Я понимала, что, если все и дальше пойдет так, нам следует готовиться к неприятностям, тяготам и, возможно, к печальному концу.
Я уже давно угадала правду, не будучи в курсе деталей. Теперь я знала, что остаткам армии придется вновь сражаться против Великого царя и могущественной Спарты, желавшей, чтобы «десять тысяч» погибли или затерялись где-нибудь далеко-далеко, там, откуда не смогут вернуться.
Предполагалось, что они победят или исчезнут, но события пошли по третьему пути: греки победили и проиграли одновременно — и вопреки всяким ожиданиям возвращались домой.
Ксен говорил, что мы вскоре должны добраться до обитаемых мест, и, по его расчетам, весна уже близко. Действительно, он не ошибся, и я сама получила тому первое подтверждение, когда холодным, ясным утром встала набрать немного снега и растопить на огне. Неподалеку стоял лес — деревья с огромными стволами и большими голыми ветвями. Как только взошло солнце, воздух зазвенел от оглушительных воплей. Я во всю прыть припустилась к лагерю, но вскоре поняла, что бояться нечего. Меня никто не преследовал. В лесу звучали не человеческие голоса. То кричали птицы.
Никогда таких не видела, но путешественники, проходившие через наши деревни, описывали пернатых. Я потихоньку вернулась и стала, раскрыв рот, рассматривать: их оказалось несколько десятков — на ветках деревьев и даже на земле. При моем появлении они замирали, словно изображения на картинке. У самцов были ярко-лазурные воротнички и такого же цвета хвосты, похожие на царские мантии, украшенные большими расплывчатыми глазками из бронзы. Изящество и удивительная красота этих чудесных созданий шла вразрез с их голосами — однообразными, нестройными воплями.
Сначала я подумала, что это наши павшие в бою и погибшие в грозу товарищи кричат от отчаяния, сокрушаясь о безвременно окончившейся жизни, и, желая, чтоб их услышали, наполняют воздух жалобами. Но потом на моих глазах одна из птиц подняла хвост и раскрыла его полукругом: перья стали переливаться бронзой, лазурью, золотом и серебром, — и я чуть не заплакала от волнения. Нет, то был не плач смерти, но песнь и танец любви. Наверняка эти птицы считались священными и какое-нибудь здешнее божество через их изящные брачные игры возвещало приход весны!
Невольно утвердилась в своем давнишнем убеждении: природа не дает все свои дары одному существу. Одним — одно, другим — другое. Соловей — маленький, невзрачный, но пение его — щемящая мелодия, самая гармоничная во всем мироздании. Я подумала также, что в земном раю все, вероятно, было идеальным, и вначале боги наградили птиц, щеголявших передо мной своей ослепительной красотой, голосом, подобным соловьиному, чтобы показать свое бесконечное могущество.
После многодневного пути наконец добрались до реки, стремившейся в направлении, противоположном тому, в каком двигались прежде, и мы пошли по ее течению. На местном языке она называлась Арпас и бурливо спускалась в долину, куда хотели попасть и мы. Погода менялась: полноводные реки и потоки блестели словно хрусталь, в их широких излучинах скользили красивые серебристые рыбки. Внизу перед нами расстилалась широкая плодородная равнина с цветущими полями и блестящими изумрудными лугами. По мере нашего продвижения становились заметны деревни, над крышами домов которых неторопливо вился кольцами дымок, поднимаясь к розовому закатному небу.
Там была весна.
Армия вновь обрела прежний голос — звучный, мощный. Я уже забыла его, так давно не слышала. Долгие месяцы мы двигались почти в полной тишине, изнемогая от нечеловеческих мук, которые сердце переносило еще тяжелее, чем плечи и ноги. Невозможно долго жить без надежды и терять товарищей, одного за другим, погибающих от руки могущественного, невидимого и неумолимого врага — призрака зимы, в одеянии из бурь и тумана.
Мы постепенно спускались в долину, оставляя позади заснеженные склоны, и глазам нашим открывалась радостная картина: зеленые пастбища, поля, усеянные цветами. Люди сбрасывали шкуры, которые делали их похожими на зверей, и день за днем обретали прежний облик. Приятно было снова видеть мускулистые руки и ноги; лица утрачивали угрюмость, появившуюся из-за косматых бород, и обретали благородство благодаря ножницам и бритвам — инструментам забытой цивилизации.
И доспехи — в особенности доспехи, — потемневшие из-за сырости и отсутствия должного ухода, вновь заиграли ярким блеском бронзы, холодным сиянием железа и серебра; гребни шлемов, отмытые в воде ручьев, колыхались на ветру, красные, голубые, белые и охряные. Трубы, возвещавшие опасность или призывавшие воинов в строй, звучали теперь ясно и четко, голоса их стали острыми словно мечи.
Мы спустились в долину вечером, на закате, и я обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на ледяной мир, который оставляла. На мгновение мне показалось, будто вижу всадника — расплывчатую фигуру, сливавшуюся со снегом в последних лучах солнца, — одно из многочисленных воспоминаний, отказывающихся покидать меня…
Племена, населявшие долину, больше занимались торговлей, чем войной, больше обменом, чем сражениями. Некоторые деревни размерами походили на города.
Армия вызывала у них скорее интерес, а не страх, любопытство, а не враждебность. Одно из поселений, в глубине долины, представляло собой самый настоящий город, с каменными и деревянными домами и рыночной площадью, где продавалось все, что душе угодно: скот, пшеница, ячмень, птица и яйца, бобы, овощи. В том месте мне пришло в голову, что у ящика Софоса, вероятно, двойное дно: я видела, как он потратил приличное количество золотых дариев — имперских монет с изображением Дария Великого, стреляющего из лука. У прочих военачальников тоже нашлись персидские деньги. Наконец-то армия пополнила запасы продуктов и самочувствие людей сильно улучшилось после свежей еды.