К зиме он превратился в призрак. Яростный, дикий и потерянный, измученный бесконечно ноющей раной и всепоглощающей пустотой. Спать он не мог, потому что боялся снов. Сны повторялись с жутким постоянством, один страшнее другого. Вот он видит, как брата пронзают штыком, и не может помочь. Черт возьми, а ведь всегда казалось, что, пока он рядом, ничего плохого не случится. Вот с трудом идет по французскому пляжу, а из раны в ноге хлыщет кровь. Вот беспомощно смотрит; как в темном переулке перерезают горло юному курьеру, а потом сам оказывается в открытом поле под перекрестным огнем…
Больше всего на свете ему хотелось забыться. Хотя бы ненадолго.
В Рестоне только что отпраздновали Новый год. С дверей еще не сняли традиционные украшения, а снег на главной улице сохранил следы множества ног — местные жители любили веселиться. Берну пришлось отправиться в деревню, потому что Доббс — верный и надежный слуга — уехал в Манчестер навестить сестру. Господину пришлось самому закупать провизию, а следовательно, вступать в утомительные разговоры.
Как известно, из этого тоже ничего хорошего не вышло.
Зимой темнеет рано, и люди спешат укрыться в теплых уютных домах. В тот роковой вечер Берн ехал по темной пустынной улице.
Он купил у мистера Моргана вязанку хвороста и скрепя сердце заплатил сумму, равную стоимости одной каменной рыбы с комода. В то время еще наивно казалось, что из принципиальных соображений можно не прикасаться к заработанным на войне безумным деньгам. Впрочем, холодная северная зима быстро развеяла принципы, а излишние сомнения давно утратили актуальность.
Покупать хворост понадобилось потому, что заготовить самому не хватало сил. Черт возьми, до чего же надоела беспомощность! Берн погрузил вязанку на санки и повез к кузнице, где оставил лошадь вместе с повозкой, чтобы Большой Джим сменил подкову. Ради этого пришлось продать одну из фарфоровых фигурок. Потом он понял, что куда разумнее было бы дождаться, пока лошадь подкуют, и спокойно поехать за дровами. Но долгие страдания лишают логики, и Берну просто хотелось поскорее вернуться домой. Так и получилось, что он тащил по главной улице санки с хворостом, а на главной улице, как всем известно, находился дом доктора Лоуфорда.
Он остановился. И посмотрел.
Света нигде не было. Ни внизу, в офисе, ни наверху, в квартире. Все соседние магазины тоже давно закрылись, но окна второго этажа весело сияли: хозяева, должно быть, наслаждались сытным обедом в кругу семьи.
А это означало, что они не выглянут на темную улицу и не увидят одинокого потерянного человека.
Вполне вероятно, доктор устал и лег спать пораньше. А может быть, уехал по срочному вызову. Грязный притоптанный снег надежно хранил тайны.
Его ладонь сжала дверную ручку прежде, чем Берн осознал, что собирается войти. В Рестоне никто не считал нужным запираться. Дверь поддалась не сразу, и пришлось слегка надавить плечом. К счастью, обошлось без особого шума.
Держал ли доктор Лоуфорд экономку? Этого Берн не знал, однако возможности не исключал. Призвав на помощь давно дремавшие способности, он беззвучно проскользнул в комнаты. Обнаружил сначала приемную, а потом и процедурную. Принялся рыться на полках и в шкафах в поисках опиума, без которого не мог жить. В отчаянии, смахивал на пол пузырьки и коробки, разбрасывал бумаги, выдвигал ящики. Доктор пользовался уважением, считался опытным и квалифицированным специалистом; не может быть, чтобы в его запасах не нашлось спасительного зелья, дарующего облегчение и сон…
И вот он нашел то, что искал. Чемоданчик, который старый педант тщательно спрятал, засунув в письменный стол, в дальний угол нижнего ящика. Берн поднял крышку, увидел целую дюжину бутылочек с вожделенным сладким нектаром и едва не заплакал от счастья. Он бы открыл одну и немедленно выпил, если бы не знал наверняка, что упадет в забытьи здесь же, на месте преступления, и будет обнаружен. Когда именно, не важно: может быть, через несколько минут, а может быть, утром. А ведь он только что добыл то, в чем нуждался больше всего на свете.
Берн не поддался искушению, вскочил и побежал на улицу, к санкам, а потом в кузницу — если неровную хромающую походку можно назвать бегом. Сел в повозку, приехал домой и провалился в долгожданное небытие.
— Я даже не закрыл за собой дверь ограбленного дома, — добавил Берн, осознав, что Джейн не произнесла ни слова и даже ни разу не шевельнулась. — Того количества настойки, которое я взял, хватило бы на целый год всему населению графства. А я выпил один за несколько месяцев.
В голосе звучала безысходность.
— Не все, — тихо заметила Джейн и посмотрела на полупустую бутылочку.
— Не все, — согласился Берн. — Хочу, чтобы вы знали… — Он помолчал, перевел дух и повторил: — Хочу, чтобы вы знали: после возвращения из Лондона я не принял ни капли. Ни единой капли.
Джейн молча кивнула и снова посмотрела на чемоданчик.
— Что случилось после того, как вы это забрали?
Берн пожал плечами:
— Не помню, как шел по улице, как вернулся домой. Не помню, чтобы разбивал окна в магазинах миссис Хилл и мистера Дэвиса, но, должно быть, когда-то сделал, потому что наутро вся деревня только об этом и говорила. Все искали преступника. Но тогда я, разумеется, об этом не подозревал.
Берн тоже посмотрел вниз.
Нет, он ничего не помнил, потому что лежал в забытьи.
— Как же вам удалось избежать… досмотра? — недоуменно спросила Джейн.
И в ответ услышала смех.
— Счастливое стечение обстоятельств, — ответил он, немного успокоившись. — Следующим вечером произошло первое нападение на дороге. О преступлениях на главной улице или забыли, или связали их с последующими событиями. К этому времени меня уже начали подозревать, но никто не догадался спросить, где я был в день ограбления.
— Ну и простаки, — пробормотала Джейн.
— Только не доктор Лоуфорд, — возразил Берн. — Спустя несколько недель он пригласил в партнеры доктора Берриджа; очевидно, для того, чтобы приемная никогда не пустовала.
Джейн не поднимала глаз от пыльного потертого чемодана, от единственной бутылки, в которой еще оставалось зловещее ядовитое зелье. Берн тоже посмотрел на источник своего падения и позора.
— Так что, как видите, люди не напрасно меня подозревают. И не зря ненавидят. Я нанес Рестону и всем местным жителям огромный ущерб.
— Но ведь далеко не все обвинения справедливы! — горячо воскликнула Джейн.
— Достаточно и того, что действительно произошло! — прорычал Берн и отошел от трубы, возле которой стоял все это время. — Я заслужил ненависть, так пусть же ненавидят! — Он сделал еще шаг, отчего Джейн испуганно попятилась, и пронесся мимо нее к единственному окну. Исповедь далась нелегко, и воздуха катастрофически не хватало. — Теперь вы все знаете и, я уверен, в достаточной степени жалеете меня и презираете, так что будет лучше, если я останусь в одиночестве.