Джозеф, еще раз поблагодарив нас обоих, вышел. Шаги его гулко раздались по каменным ступеням.
– Я вам очень признателен, Гай, – сказал я, оставшись наедине со своим другом.
– Не стоит благодарностей. Скажу вам откровенно, болезнь девушки весьма меня заинтересовала. Я впервые сталкиваюсь с подобным недугом.
– У меня есть для вас кое-что не менее интересное, – сказал я, сунул руку в карман и извлек оловянную банку. – Я полагаю, здесь содержится тот самый греческий огонь, о котором мы столько говорили. Ни одна живая душа не знает, что мне удалось его найти.
Я открыл банку и поставил ее на стол, предварительно опустив на пол масляную лампу.
– Не подносите близко свечу, Гай. Я боюсь, жидкость вспыхнет.
Гай рассмотрел жидкость, насколько это позволяло слабое освещение, растер каплю между пальцами и понюхал их с выражением величайшего отвращения.
– Так вот он, греческий огонь, – произнес он. Никогда прежде я не видел, чтобы лицо моего друга было столь суровым и непроницаемым.
– Да, – кивнул я. – Раньше я не мог понять, почему в некоторых книгах этот огонь называли темным. Теперь я вижу, что древние авторы имели в виду не пламя, а жидкость, которая его порождает.
– Полагаю, те, кто называл этот огонь темным, хотели сказать, что он приносит в этот мир тьму.
– Возможно, вы правы. Не случайно в старинных книгах он называется также слезой дьявола.
Я рассказал Гаю о том, как отыскал сосуд с жидкостью в могиле наемного солдата, и о том, как моя находка едва не попала в руки Рича.
– Я хотел, чтобы вы взяли это с собой, – завершил я свой рассказ. – Вы по-прежнему согласны исследовать жидкость?
– Да, но лишь на тех условиях, о которых мы с вами уже говорили. Я не намерен способствовать тому, чтобы у Кромвеля оказалось новое грозное оружие.
– Я помню об этом. Пусть будет по-вашему.
– Мэтью, боюсь, вы навлечете на себя серьезные неприятности. Не дай бог, Кромвель узнает, что вы нашли греческий огонь и вместо того, чтобы немедленно доставить ему, отдали мне, – заметил Гай. – Вы сами понимаете, что ждет вас в таком случае.
– Значит, нам надо сделать так, чтобы Кромвель об этом не узнал, – пожал я плечами. – Знаете, Гай, у меня из ума не идет наш с вами последний разговор, – добавил я после недолгого колебания. – Бесспорно, Кромвель сотворил много зла. Но, по крайней мере, он стремится создать истинно христианское государство. В то время как Норфолк и его приспешники, дай им только волю, вернут Англию во тьму самых диких предрассудков.
– Истинно христианское государство? Вы полагаете, подобное возможно в нашем погрязшем во грехах мире? История последних десятилетий доказывает, Мэтью, что вы обольщаетесь несбыточными мечтами. Именно поэтому многие люди подобно мне пытались укрыться от мирской пагубы за стенами монастыря. Увы, сейчас мы лишились этого прибежища.
– Да, я знаю, старая Церковь учит, что наш греховный мир неотвратимо катится к своему концу и людские деяния, пусть самые благие, не способны ничего изменить. Подобное утверждение служило отличным оправданием для многих жестокостей.
– Для того чтобы построить истинно христианское государство, где благоденствие станет уделом каждого, вам тоже придется пойти на суровые меры. Есть один лишь путь покончить с нищетой – заставить богатых поделиться с бедными.
– Иногда мне кажется, что это самый справедливый путь.
– Сейчас вы говорите, как анабаптист.
– Нет, всего лишь как старый крючкотвор, у которого голова идет кругом, – усмехнулся я.
– Но вы знаете не хуже меня, что главная цель Кромвеля – отнюдь не уничтожение несправедливости, которой пронизана вся жизнь человеческого общества, – произнес Гай, вперив в меня пристальный взгляд. – Укрепление протестантской веры – вот что действительно важно для этого человека. Во имя этого он готов на любые жертвы. И, получив греческий огонь, он не замедлит обрушить его на головы тех, кого считает своими противниками.
– Вынужден согласиться с вами, Гай, – печально кивнул я. – Скорее всего, греческий огонь в руках Кромвеля станет источником новых жертв. Как, впрочем, и в руках любого другого государственного деятеля.
В суровом взгляде Гая неожиданно мелькнула радость.
– Слава богу, вы это понимаете.
Он осторожно опустил маленький оловянный сосуд в карман.
– Я сообщу вам, как только получу какие-нибудь результаты.
– Благодарю вас, Гай. Буду рад, если вы сможете сообщить мне о результатах исследования уже завтра. Осталось всего пять дней до того, как греческий огонь необходимо продемонстрировать перед королем. В тот же день Элизабет должна будет вновь предстать перед судом, – добавил я со вздохом.
Стоило произнести ее имя, как Элизабет застонала и пошевелилась под одеялом. Мы одновременно повернулись к ней.
– Сара, – пробормотала она, – это все тот злобный мальчишка. Он, все он…
Внезапно глаза ее широко раскрылись, и она устремила на нас непонимающий взгляд. Гай поспешно наклонился к больной.
– Мистрис Уэнтворт, у вас лихорадка. Вы по-прежнему в тюрьме, но ваш дядюшка и мастер Шардлейк перенесли вас в чистую и удобную комнату. А я – Гай Малтон, аптекарь.
Я подошел к постели. Глаза Элизабет блестели от жара, но, судя по всему, сознание девушки прояснилось. Понимая, что нельзя упускать такую возможность, я медленно произнес:
– Мы по-прежнему пытаемся докопаться до истины, Элизабет. Мы хотим вас спасти. Я знаю, в колодце, что расположен в саду вашего дяди Эдвина, спрятано нечто…Элизабет в ужасе заметалась в постели.
– Смерть Господа, – прошептала она, – смерть Господа…
– О чем вы? – настаивал я, но глаза больной вновь закрылись. Я хотел потрясти ее за плечо, но Гай остановил мою руку.
– Не надо ее беспокоить.
– Да, но что она имела в виду? Смертью Господа часто клянутся, и она…
Гай печально посмотрел на меня.
– Смерть Господа – это то, что повергает человека в пучину отчаяния. В бытность мою монахом случалось, что кое-кто из братьев начинал колебаться в вере и попадал во власть отчаяния. Как правило, усомнившиеся обретали веру вновь, но до той поры… – Гай грустно покачал головой, – до той поры им казалось, что Спаситель наш мертв и у человека не осталось никакой надежды.
– Колодец, – не открывая глаз, прошептала Элизабет, – проклятый колодец…
Потом она вновь откинулась на подушки и погрузилась в забытье.
Вскоре я простился с Гаем и покинул тюрьму. Усталость была так велика, что путь до дома показался бесконечным. Не раз мне приходилось щипать себя за руку, чтобы не задремать и не свалиться с седла. Однако мысль о том, сумеет ли Гай определить состав греческого огня, беспрестанно ворочалась в моем сонном мозгу. Пытаясь сохранить эту тайну, кто-то уже принес в жертву несколько человеческих жизней.