Рабочая комната лорда Кромвеля с заваленными всякими документами столами представляла собой уменьшенную копию его кабинета в Вестминстере. Обыкновенно у нее был весьма унылый вид, но в этот день обстановку скрашивали солнечные блики, переливавшиеся на снегу раскинувшегося за окном сада. Проникая внутрь, они падали на лицо сидевшего за столом Кромвеля, еще сильнее подчеркивая его и без того грубую лепку. Когда я вошел, он бросил на меня весьма враждебный взгляд, который не предвещал мне ничего хорошего. Это было понятно и по его плотно сжатому рту и грозно выдвинутому вперед подбородку.
— Я ждал от вас вестей гораздо раньше, — холодно произнес он, не предложив мне даже сесть. — девять дней. А дело, судя по вашему виду, до сих пор не сдвинулось с места. — Его взгляд упал на мой меч. — Господи помилуй, да как вы осмелились войти ко мне с оружием?
— О нет, милорд, — стал объяснять я, поспешно вытаскивая его из ножен. — Это улика. Я должен был ее вам представить.
Я положил меч на стол рядом с иллюстрированной Библией, переведенной на английский язык, которая была открыта как раз на той странице, где были изображены объятые пламенем Содом и Гоморра.
Вслед за этим я поведал ему все, что мне удалось узнать за последние несколько дней, проведенных в Скарнси. Я рассказал ему о смерти Саймона и Габриеля, о найденном в пруду трупе девушки по имени Орфан Стоунгарден, о предложении аббата сдаться, о моих подозрениях относительно земельных сделок и наконец о письме Джерома, которое я в знак доказательства в конце своего доклада протянул Кромвелю. На протяжении всего времени, за исключением нескольких минут, пока он читал письмо, я находился под прицелом его испытующего взгляда. Когда я закончил говорить, он презрительно фыркнул:
— Господи Иисусе, да там у вас такое творится, что почище Бедлама будет. Надеюсь, к вашему возвращению ваш юный помощник еще не отправится к праотцам, — грубо добавил он. — Сколько мне пришлось потратить времени, чтобы правдами и неправдами отозвать Рича, и все впустую!
— Я счел необходимым сообщить вам о случившемся, милорд. В особенности после того, как обнаружил это письмо.
Он что-то про себя буркнул.
— Надо было Грею напомнить мне об этом картезианце О том, что он находится там, в монастыре. Впрочем с братом Джеромом мы еще разберемся. Что же касается писем, адресованных Эдварду Сеймуру, то они меня не слишком заботят. Теперь, когда королева мертва, семейство Сеймуров ищет моего покровительства. — Он подался вперед. — Больше всего меня тревожат неразгаданные смерти. Им надлежит положить конец. Я не хочу, чтобы были нарушены мои дальнейшие переговоры. Монастырь в Льюисе собирается добровольно сложить свои полномочия.
— Неужели?
— Я получил эти сведения только вчера. Документы об официальном его закрытии будут подписаны на ближайшей неделе. Именно по поводу данного дела я имел сегодня встречу с герцогом Норфолкским. Мы договорились с ним поделить земли между собой. По данным вопросам король не имеет никаких возражений.
— Надеюсь, вам удастся заключить выгодную сделку.
— Непременно. Имения в Сассексе перейдут ко мне, а в Норфолке — герцогу. Недалек тот час, когда жажда владения землей заставит заклятых врагов сесть за стол переговоров. — Он усмехнулся. — Лично я собираюсь поселить моего сына Грегори в прекрасном доме аббата. И сделать его владельцем аббатской земли. — Запнувшись, он вновь метнул в меня холодный взгляд. — Очевидно, вы, Мэтью, полагали, что повергнете меня в беспокойство. А на самом деле привели в еще лучшее расположение духа.
— Нет, сэр. Я знаю, что дела у меня продвигаются чрезвычайно медленно. Но более трудной и опасной загадки мне еще не доводилось встречать.
— Зачем вам понадобилось притаскивать сюда этот меч?
Я рассказал ему о своем открытии и о состоявшемся ранее разговоре с Олдноллом.
— Марк Смитон, — насупил он брови. — Не думаю что он может представлять опасность, находясь в могиле. — Лорд Кромвель обошел свой стол и взял в руки меч. — Добротное оружие. Не отказался бы такое иметь во времена своей юности, когда воевал в Италии.
— Между смертями в монастыре и Марком Смитоном должна быть какая-то связь.
— Я вижу только одну, — ответил он. — Связь Смитона со смертью Синглтона. А именно — месть.
Он ненадолго задумался, потом обернулся и, бросив на меня тяжелый взгляд, произнес:
— Этого не должна знать ни одна живая душа.
— Клянусь честью.
Сложив руки за спиной, он принялся ходить взад-вперед, так что полы его черной мантии развевались вокруг коленей.
— Когда в прошлом году Анна Болейн окончательно впала в немилость короля, мне надлежало действовать решительно и быстро. Поскольку поначалу я был на ее стороне, сторонники Папы стали пророчествовать и мое падение. И надо сказать, небезуспешно, ибо король начал прислушиваться к ним. Поэтому мне пришлось помочь ему изыскать способ, как отделаться от супруги. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, да, разумеется, понимаю.
— Мне удалось убедить его в том, что она повинна в прелюбодеянии. Это означало, что ей можно было вменить в вину измену и приговорить к смертной казни, не затрагивая вопросов религии. Однако для этого нужно было представить необходимые доказательства и произвести публичный суд.
Я слушал его молча, не сводя с него глаз.
— Тогда я взял наиболее верных мне людей и каждого прикрепил к одному из выбранных мною друзей королевы: Норрису, Уэстону, Бреретону, ее брату Рочфорду и… — Смитону. В их задачу входило заставить каждого из приближенных Анны предоставить признание, или нечто в этом роде, что могло служить доказательством их любовной связи. Синглтон был тем самым человеком, которого я приставил к Марку Смитону.
— Ему пришлось выдумать какую-то историю против Смитона?
— Что касается Смитона, то склонить его к даче ложных показаний против королевы оказалось гораздо легче, чем остальных. В душе он был совсем ребенок. И признался в прелюбодеянии после первой пытки в Тауэре. Такой же, какую я применил к картезианцу, который, должно быть, и вправду видел в тюрьме этого парня. Ибо все, что он пишет в своем послании о Смитоне, является истинной правдой.
По мере продолжения рассказа его голос становился все более задумчивым..
— Одним из посетителей Смитона был не кто иной, как Синглтон. Полагаю, картезианец видел, как тот заходил в камеру Смитона. Я намеренно послал его к осужденному в ночь перед казнью, дабы удостовериться, что в своей последней речи на плахе — между прочим, с этой традицией уже пора кончать — мальчишка не откажется от своего признания. Для этого ему лишний раз напомнили о том, что, если он скажет что-нибудь лишнее, его отцу будет несдобровать.
Я потрясенно уставился на своего господина.
— Выходит, люди говорили правду? Королева Анна и все эти люди были невиновны?