К моему крайнему изумлению, передо мной раскинулся вид на огромное озеро, простиравшееся на добрых полмили в ширину. Болота как такового не было, только ленточка быстрого течения выдавала речку, прорезавшую себе путь посреди этого обширного водного пространства, которое начиналось прямо у наших ног. Глубина его была невелика, не более фута выше уровня грязи, потому что из-под воды по-прежнему торчали колышущиеся на легком ветру камыши, но вся земля под водой превратилась в вязкую жижу.
— Гляньте сюда! — сказал брат Гай.
Он указал мне на человеческие следы, которые отпечатались в грязи у самых ворот. Одни из них были маленькими, другие — побольше, и те и другие вели к берегу, который ныне покрылся водой.
— О Боже! — воскликнул он. — Они отправились на болото!
— Вряд ли им удалось одолеть и сотню ярдов, — с ужасом подхватил я. — В особенности если учесть, что прошлой ночью был густой туман и все было покрыто водой.
— А это что? Вон там? — Брат Гай указал на какой-то плавающий неподалеку от нас предмет.
— Это светильник! Один из тех маленьких подсвечников, что стояли в лазарете. Должно быть, они прихватили его с собой. О Боже!
Стоило мне представить, что Марк и Элис, утратив твердую почву под ногами, ушли под воду и лежат где-то посреди раскинувшейся передо мной затопленной трясины, как я почувствовал, что больше не в силах без посторонней помощи держаться на ногах, и был вынужден схватиться за брата Гая. Монах помог мне опуститься на землю, и я продолжал сидеть на ней, тяжело дыша, до тех пор пока мои чувства не пришли в нормальное состояние. Когда я поднял глаза, то увидел, что брат Гай, скрестив ладони на груди и не сводя с плавающего на поверхности воды подсвечника, читает какую-то молитву на латыни.
Брат Гай проводил меня обратно в лазарет, потом настоял на том, чтобы я отдохнул и поел. После этого он еще долго ухаживал за мной, не отходя от меня ни на шаг. Подкрепившись, я почувствовал себя немного лучше, хотя сердце мое оставалось по-прежнему мертвым, словно камень. Я продолжал перебирать в памяти картины недавнего прошлого. Вспоминал о том, как мы с Марком обменивались шутками по дороге в монастырь, как вели спор у нас в комнате, как он обнимал Элис на кухне. Только теперь, когда его не стало, я сполна ощутил, насколько тяжела оказалась для меня эта утрата.
— Судя по следам, через задние ворота проходи ли только двое, — спустя некоторое время произнес брат Гай. — По всей вероятности, брат Эдвиг ушел другим путем.
— Да, пожалуй, — с горечью в голосе согласился я. — Может статься, что ему удалось ускользнуть через передние ворота, воспользовавшись случаем, когда Багги отлучился. — Меня одолело такое негодование, что я невольно сжал руки в кулаки. — Но я его все равно найду. Из-под земли достану. Пусть даже на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь.
Раздался стук в дверь, и на пороге появился мрачный, как туча, приор Мортимус.
— Вы уже послали за Копингером? — осведомился я у него.
— Да, он скоро прибудет. Видите ли, сэр, мы нашли…
— Эдвига?
— Нет, Джерома. Он в храме. Хорошо было бы, если бы вы пошли и посмотрели на него сами.
— Но вы не сможете туда дойти, — воспротивился брат Гай, однако я отмахнулся и взялся за трость.
Я последовал за приором к храму, у входа в который собралась толпа. Некоторые из монахов, очевидно по приказу приора, стояли у дверей и следили, чтобы никто не мог в них войти. Протиснувшись через толпу, Мортимус первым проник в храм, а вслед за ним — я.
Внутри царила тишина, которую нарушали лишь звуки капели и чей-то тихий плач или, вернее сказать, жалкое причитание. Вслед за приором Мортимусом я прошествовал вдоль пустого, освещенного свечами нефа и остановился у одной из ниш, в которой некогда находилась церковная реликвия — рука Раскаявшегося Вора. На полу валялась гора костылей и подпорок. Лишь теперь я впервые заметил, что камень был пустотелым и в пространстве под ним вполне мог поместиться взрослый мужчина. Сидя на корточках и держа что-то в руках, внизу притулился Джером. Его белое облачение было грязным и рваным. Он издавал жалобный вой, и от него исходил ужасный запах.
— Я нашел его полчаса назад, — сказал приор. — Он заполз туда и снаружи прикрыл себя костылями.
— Когда я сегодня осматривал храм, то случайно вдруг вспомнил об этом месте.
— Что это у него в руках? Уж не…
— Да, — кивнул приор. — Мощи Раскаявшегося Вора.
Опустившись на колени перед Джеромом, я ощутил, как острая боль пронзила мои суставы. Теперь я видел, что картезианец держит в руках квадратный ларец, инкрустированный драгоценными камнями, которые переливаются разными цветами при свете свечей. В ларце лежал какой-то темный предмет.
— Брат, — мягко спросил я, — это ты взял реликвию?
Впервые за все время моего общения с этим человеком он ответил мне спокойно:
— Да. Она слишком дорога нам. Дорога для нашей Церкви. Она исцелила многих людей.
— Значит, ты взял ее, воспользовавшись всеобщим замешательством, которое последовало после убийства Синглтона?
— Я спрятал ее здесь, чтобы спасти. Чтобы спасти, — повторил он, сжав ее еще крепче. — Я знаю, что сделает с ней Кромвель. Он уничтожит эту святыню. Уничтожит то, что Господь послал нам в знак своего прощения. Когда меня посадили под замок, я испугался, что вы ее найдете, и решил, что мне нужно во что бы то ни стало ее спасти. Теперь она потеряна. Потеряна навсегда. Я не могу больше сопротивляться. У меня больше нет сил, — с грустью закончил он.
Потом тряхнул головой и уставился невидящим взором в пустоту.
Протянув вперед руку, Мортимус коснулся плеча Джерома:
— Ну, давай, Джером, выходи. Все уже позади. Выбирайся и следуй за мной.
К моему изумлению, картезианец не стал сопротивляться. Превозмогая боль, он выкарабкался из ниши, волоча за собой костыль, и прежде, чем аккуратно поставить ларец на пол, прикоснулся к нему губами.
— Я отведу его обратно в келью, — сказал приор.
— Да, будьте так любезны, — кивнул я.
Не глядя ни на меня, ни на столь почитаемую им церковную реликвию, Джером, с трудом ковыляя, покорно пошел за приором Мортимусом вдоль нефа. Я проводил его взглядом. Если бы в свое время картезианец вместо того, чтобы играть со мной в свои игры, рассказал мне, что видел Элис в камере Марка Смитона накануне его смерти, я бы давно ее арестовал. А после раскрытия убийства Синглтона я быстрее бы вывел на чистую воду Эдвига. Тогда бы Марк остался жив и не пришлось бы погибнуть Габриелю. Между тем я почему-то не испытывал по отношению к Джерому никакого гнева. Очевидно, все мои чувства уже истощились.
Преклонив колени, я стал разглядывать лежащий на полу ларец с реликвией. Он был щедро декорирован золотом и драгоценными камнями. Я еще никогда в жизни не встречал таких больших изумрудов. Сквозь стекло я увидел лежащую на подушечке из пурпурного бархата кисть, которая с помощью гвоздя с большой головкой была прикреплена к куску старого, почерневшего от времени дерева. Рука была такой же коричневой, какой становится мумия, меж тем по всем признакам она сохранила вид человеческой конечности, и на пальцах можно было даже разглядеть мозоли. Неужели это в самом деле рука раскаявшегося вора, который был распят на кресте рядом с Иисусом и перед смертью принял его как своего Спасителя? Я прикоснулся к стеклу, на мгновение предавшись безумной надежде на то, что у меня исчезнет горб, уйдут боли в суставах и я стану таким же нормальным мужчиной, каким был бедняга Марк, которому я всегда завидовал. Однако ничего подобного не произошло, раздался лишь щелчок моего ногтя о стекло шкатулки.