Он налетел на меня и с силой огрел по руке, которую я едва успел поднять, пытаясь защититься. После чего он нанес мне сокрушительный удар в грудь, так что я упал назад и перевалился через перила.
До сих пор я вновь и вновь переживаю это падение в своих кошмарных снах. До сих пор отчетливо помню, как перевернулся в воздухе, пытаясь ухватиться за него руками. Помню ликующий крик брата Эдвига, звенящий у меня в ушах, и то, как мои руки ощутили под собой что-то твердое — как выяснилось позже, это был колокол — и как я буквально впился в его металлическую, украшенную орнаментом боковую поверхность ногтями, и это на какое-то время приостановило мое падение. Но ненадолго, ибо мои вспотевшие от ужаса руки начали скользить и я вновь устремился вниз.
Внезапно я почувствовал, как мои ноги во что-то уперлись. Я всем телом прильнул к колоколу и каким-то образом умудрился обхватить его, так что мои руки коснулись друг друга пальцами. Когда я взглянул вниз, то обнаружил, что стою на металлическом диске, прикрепленном к старому испанскому колоколу. Это зрелище повергло меня в еще большее отчаяние, и я что было сил приник к спасительному предмету.
Однако под действием моего веса колокол пришел в движение и, раскачиваясь из стороны в сторону, в конце концов ударился о соседний колокол, издав при этом оглушительный гул, который эхом прокатился по всей колокольне. Во время их столкновения я едва удержался, чтобы не сорваться вниз. Когда же колокол двинулся в обратном направлении, я прилип к нему крепче прежнего. Краем глаза я заметил, что Эдвиг, сняв с себя корзину, собирает с пола рассыпанные монеты и время от времени бросает на меня злорадные взгляды. Он знал, что долго в таком положении я продержаться не смогу. Далеко внизу слышались голоса; по всей очевидности, люди, толпившиеся за дверью в церковь, ввалились внутрь, неожиданно услышав бой колоколов. Я не мог решиться посмотреть вниз. Колокол в очередной раз задел своего соседа, наполнив воздух мощным громом, и я испугался, что у меня лопнут барабанные перепонки. На сей раз удар оказался чересчур сильным, колокол затрясся, и я почувствовал, как мои ладони начали скользить, удаляясь друг от друга.
В этот миг я сделал самый отчаянный шаг в своей жизни. У меня была всего одна попытка, ибо я знал, что в противном случае мне грозит верная гибель. Единым махом я развел руки в стороны, перевернулся в воздухе и, упираясь ногами в площадку, которая послужила мне опорой для толчка, метнулся в сторону оградительных перил, всей душой устремившись к Господу и воззвав к Нему, возможно, в последний раз в своей земной жизни.
Ударившись о перила грудью, я ощутил, что из нее вышел весь воздух, а тело пронзила сильная дрожь. Вцепившись руками в ограждение, я изо всех сил рванулся вперед и каким-то чудом умудрился его преодолеть, ибо в следующий миг я уже лежал на полу, испытывая неимоверную боль в предплечьях и спине. По другую сторону комнаты на коленях стоял Эдвиг, сжимая в руке горсть монет и сверля меня исполненным ярости взглядом. А колокола продолжали бить, оглушая нас звоном, от которого под нами сотрясались доски.
В мгновение ока казначей вскочил на ноги и, прихватив корзины, ринулся к двери. Я рванулся к нему и что было сил вцепился ему в глаза. Он отшвырнул меня в сторону, однако из-за тяжелых сумок потерял равновесие и, пошатнувшись, отпрянул назад так, что уперся спиной в перила аккурат на том самом месте, на котором в свою роковую минуту стоял я. При этом поклажа соскользнула с его плеч за оградительную решетку. Исторгнув дикий рев, он быстро развернулся и успел поймать рукой веревку, которой были привязаны друг к другу кожаные корзинки. Поначалу ему удавалось их удержать, но в следующий миг они потянули его вниз. Когда же он на мгновение замер, балансируя на перилах, у меня мелькнула мысль, что он еще может спастись, если выпустит из своих рук сумки с золотом. Но он продолжал держать их мертвой хваткой. В конце концов груз перевесил его и потянул за собой. Он полетел головой вниз, ударившись о боковую поверхность колокола и огласив воздух истошным ревом, который, очевидно, свидетельствовал о его невыразимом гневе, вызванном тем, что ему придется предстать перед Творцом прежде, чем он успел преподнести ему свой великий дар. Подскочив к перилам, я увидел, как его грузное тело неслось к земле, вертясь в воздухе, со вздыбленным вверх одеянием, посреди золотого дождя высыпавшихся из сумок монет. Толпа в панике бросилась врассыпную, и пол в один миг окрасился кровью, смешанной с золотым потоком.
От страшного зрелища меня бросило в жар. Тяжело дыша и перегнувшись через перила, я не мог оторвать взгляда от того, что происходило внизу. Помню, как толпа медленно и осторожно стала приближаться к месту происшествия. Кое-кто принялся разглядывать останки казначея, другие бросать взоры наверх, туда, где находился я. Затем, к своему величайшему разочарованию, я стал невольным свидетелем еще более покоробившего меня зрелища: монахи и служки, встав на четвереньки, начали горстями сгребать с пола золотые монеты.
Февраль 1538 года.
Спустя три месяца
Когда я въехал в монастырский двор, то прежде всего увидел, что огромные колокола сняты и вынесены из храма. Ныне они представляли собой гору здоровенных металлических осколков, частично сохранивших остатки декора, которую подготовили для переплавки. Очевидно, пришлось проделать немалую работу, чтобы спустить их вниз, предварительно отсоединив от крепивших их к крыше больших колец. Представляю, какой стоял грохот, когда они упали с высоты вниз.
Немного поодаль от них, по соседству с кучей угля, была возведена каменная печь, в которой плавился свинец. Стоявшие на крыше мужчины сбрасывали вниз свинцовые полосы, которые внизу подбирали другие работники и швыряли в огонь.
Кромвель оказался прав: множество закрытых к началу зимы монастырей убедили прочих в том, что сопротивление бессмысленно, и ныне каждый день был ознаменован тем, что та или иная обитель объявляла о прекращении своего существования. Казалось, еще немного, и в стране не останется ни одного монастыря. Аббаты по всей Англии получили весьма солидное денежное содержание, меж тем как остальным членам братства были предложены выплаты куда более скромных размеров. Многочисленные слухи свидетельствовали о царившем повсеместно хаосе. Так, на постоялом дворе в Скарнси, где ныне остановился я, мне порассказали о том, как три месяца назад его покидали монахи. Добрых полдюжины из них были слишком стары и немощны, чтобы самостоятельно передвигаться. Сняв комнаты, они отказывались выезжать, пока у них не закончились деньги и не прибыл констебль вместе со своими помощниками, чтобы выставить их на улицу. Среди прочих был один толстый монах с изъязвленной ногой, в котором по описанию я сразу узнал бедного и глупого Септимуса.
Когда королю Генриху стало известно о событиях, происшедших в монастыре Святого Доната, он тотчас приказал сровнять его с землей. Для этого Кромвель направил в Скарнси итальянского инженера по имени Портинари, успешно осуществившего подобные работы в монастыре Льюиса. Мне довелось слышать, что он был большим знатоком в этих делах. Так, к примеру, в Льюисе под его руководством был столь искусно заминирован фундамент, что здание церкви в мгновение ока превратилось в огромное облако пыли. Те, кто наблюдал за этим событием из Скарнси, говорили, что это было воистину ужасающее и столь завораживающее зрелище, что многие были весьма не прочь увидеть его еще раз.