— После того как мы повидаемся с настоятелем, я прикажу задержать Локли для допроса. А его жена? Как по-вашему, ее тоже следует арестовать?
— Нет, не думаю, что ей что-то известно.
— Значит, на молодого Кантрелла было совершено нападение? — задумчиво проговорил Харснет. — Но почему, во имя всего святого, он не хочет, чтобы у него в доме поставили охрану?
— Говорит, что ему уже все равно, будет он жить или умрет. Мне кажется, он малость не в своем уме.
— В каком смысле?
— Он наполовину ослеп, его вышвырнули из Вестминстерского аббатства, а позже у него на глазах умер отец. Этого вполне достаточно, чтобы рехнуться.
— Да, хотя отец и его друзья, как я понял, предлагали ему спасение. Я знаю некоторые такие группы. У них слепого энтузиазма больше, чем истинной веры. Но при этом они находятся на верном пути.
Харснет посмотрел на меня открытым взглядом, который должен был показать, что он ничего не скрывает.
— Как бы там ни было, мастер Кантрелл сначала присоединился к этой ячейке, а потом вышел из нее. Этого вполне достаточно, чтобы наш убийца решил, что он заслуживает смерти.
— Я все же поставлю там пост, хочет он того или нет. — Коронер вздохнул. — Мне уже не хватает стражников. Нужно будет поговорить с лордом Хартфордом и выяснить, может ли он помочь нам с людьми. Кого назвал вам Кантрелл?
Я перечислил имена тех, кого экс-монах назвал в качестве членов секты, к которой принадлежал его отец. Харснет задумчиво потер подбородок.
— Одно или два из этих имен кажутся мне знакомыми. Я наведу справки. А теперь поглядим, что нам удастся вытянуть из настоятеля Бенсона.
Настоятель, как и в прошлый раз, находился в своем кабинете в маленьком домике, стоявшем среди руин наполовину разрушенного монастыря. Бенсон работал с какими-то бумагами. Стук молотков и визг пил раздавался сегодня громче, и на его лице застыло раздражение. Когда мы вошли в кабинет, хозяин окинул нас недовольным взглядом и патрицианским взмахом руки предложил садиться.
— Судя по вашим лицам, — заметил он, — дело все еще не разрешено? Признаюсь, ваши домыслы относительно того, что в преступлениях замешаны бывшие монахи Вестминстерского аббатства, мне глубоко отвратительны.
— Они больше чем отвратительны, — ответил Харснет столь резко, что брови Бенсона полезли на лоб. — Произошло новое убийство, а мы до сих пор не можем найти ни Годдарда, ни его родных. Никаких следов!
Коронер говорил стальным голосом, глядя прямо в глаза настоятелю. Бенсон наморщил лоб.
— Но уверены ли вы в том, что Годдард действительно связан с этими преступлениями? — вкрадчиво осведомился он. — Что у вас есть, кроме знака пилигрима и предположений о возможном применении двейла? По-моему, этого маловато.
— Возможно. Но, так или иначе, нам необходимо найти его.
— Я уже рассказал вам все, что знал. У меня нет ни малейшего представления о том, где может находиться Годдард.
— Мастер Шардлейк, присутствующий здесь, имел беседу с бывшим послушником, работавшим в лечебнице для мирян. С Фрэнсисом Локли.
— Вот как? — пробурчал настоятель. — И где же этот Локли сейчас? Готов биться о заклад, что на дне бутылки.
— Дело не в этом, — отрезал Харснет, — а в том, что мы уверены: Локли знает что-то важное относительно Годдарда, но скрывает это.
— Сомневаюсь, что ему известно местонахождение лекаря, — вставил я, — но что-то важное он знает наверняка.
— А вот я — не знаю.
— Я арестую Локли для допроса, — сказал Харснет.
— Какое отношение все это имеет ко мне?
Взгляд Бенсона не изменился, но его пухлая рука скользнула по столу к гусиному перу. Настоятель взял его и принялся вертеть в пальцах.
— Хочу предупредить: когда имеете дело со мной, будьте поосторожнее на поворотах. У меня много влиятельных друзей, я имею особую благодарность от короля за то, что организовал мирную капитуляцию Вестминстерского аббатства, я, в конце концов, являюсь настоятелем этого великого собора, где покоятся английские короли.
— Мы же, — отвечал Харснет, — ведем охоту на убийцу, который зверски умертвил четырех человек и едва не прикончил пятого.
— Повторяю вам, это никак не связано с аббатством. — В голосе настоятеля зазвучало нетерпение. — Клянусь святыми мощами, я знал Годдарда, разговаривал с ним. Он был одним из немногих монахов, с которыми можно было вести умные беседы. Но его интересовало только собственное благополучие и социальный статус. Предполагать, что он станет убивать людей, считая, что выполняет тем самым некие пророчества Книги Откровения, просто смехотворно.
— Если в человека вселился дьявол, — тихо и размеренно заговорил Харснет, — не имеет значения то, каким он был прежде. Одержимый целиком поглощен лишь одним — желанием выполнить волю нечистого.
Бенсон перестал играть с пером и рассмеялся с нескрываемым цинизмом.
— Одержимый! Вы считаете его таковым? Эта версия заведет вас в тупик.
— В зале капитула я видел стенные росписи, иллюстрирующие Апокалипсис апостола Иоанна, — сказал я. — Теперь они будут скрыты за полками для документов.
— Да, это была моя идея — использовать зал капитула для хранения официальных бумаг. У нас, знаете ли, много свободного места образовалось. Ну и что из этого?
— Монахи, вероятно, сотни раз видели эти изображения. Так же, как и вы. Вряд ли можно было, рассматривая их изо дня в день, не думать об истории, о которой они повествуют.
Настоятель передернул плечами.
— Я этих картинок почти не замечал. Разве что думал иногда о том, что нарисованы они из рук вон плохо.
— И все же на некоторых людей они могли оказывать сильное воздействие, — возразил я.
Бенсон просверлил во мне дыру взглядом и наставил на меня перо.
— Ваше имя все время казалось мне знакомым, и я вспомнил, кто вы такой. Вы адвокат, которого король высмеял в Йорке два года назад. Как он назвал вас? Согбенным пауком? Мне рассказали эту историю после его возвращения. Он сравнил вас с каким-то здоровым йоркширским малым, который был с вами. Йоркширцам эта шутка пришлась по душе.
Я ничего не ответил.
— Вы не божий человек, сэр, — тихо сказал Харснет.
— Я реалист! — разъярился Бенсон. — Такие люди, как я, уменьшают количество проблем, существующих в мире. Я понял, что наша система продажна и прогнила, еще будучи молодым монахом, и со временем подался к лорду Кромвелю. Вот уж кто был реалистом, так это он. Кромвель сделал меня аббатом, а я сделал так, что эта обитель сдалась тихо и мирно, без протестов и скандалов, поскольку они в королевской резиденции совершенно ни к чему. Король надеется, что когда-нибудь тоже будет здесь погребен. И он очень разозлится, если вы устроите скандал.