Он взял одну из тряпок и перевязал ею кровоточащую руку.
— Вот таким образом он и следил за нами и подслушивал наши разговоры, — откликнулся я. — Правда, я не помню, чтобы замечал седобородого «торговца» в толпе, но предполагаю, что у него могли иметься и другие обличья.
— Как по-вашему, сэр, это был Годдард? — спросил Орр.
— Разве тут разберешь? Фальшивый нос, парик, искусственная борода…
— Я не заметил на его носу бородавки, — сказал Барак. — Если она такая большая, как про нее говорят, ее невозможно спрятать даже под фальшивым носом.
— Зачем он приперся? — недоумевал Орр. — Что ему здесь понадобилось?
— Возможно, решил разнюхать, что и как. А может, решил снова попугать нас или даже сделать что-нибудь с нашими женщинами.
Подумав несколько секунд, я стал вытаскивать со дна тележки склянки с уксусом для чистки серебра, откупоривать их и выливать содержимое прямо в тележку. Содержимое седьмой зашипело и стало разъедать дерево.
— Витриол. Снова витриол! Вот почему он стучался в дом. Он собирался облить этой пакостью Джоан или Тамазин!
Мы медленным шагом возвращались домой, оставив тележку там, где она была. Этот предмет уже не мог сказать нам ничего нового. Фальшивую бороду я бросил туда же.
На пороге нас ждала Джоан. Она и без того выглядела испуганной, а увидев кровоточащую руку Барака, едва не хлопнулась в обморок.
— Что случилось? — дрожащим голосом прошептала она.
— Там был человек, который избил Тамазин, а потом ранил меня, — пояснил я и, посмотрев в ее встревоженное лицо, добавил: — Но его больше нет, он сбежал.
Мне была мучительна сама мысль о том, что могло бы произойти, открой ему дверь Тамазин или Джоан.
— С вами все в порядке? Где мальчики?
— Я велела им оставаться в конюшне.
Я устало кивнул.
— Они уже могут выйти оттуда. Орр, спасибо за помощь!
Он склонил голову и пошел вслед за Джоан на кухню. Барак прислонился спиной к дверной перекладине. Лицо его было белее полотна.
— Я бы достал его, если бы не этот идиот Роуленд! — с яростью выдавил он сквозь сжатые зубы.
— Наверняка достал бы.
— Я не могу рассказать Тамми про витриол. Не могу, хоть убейте. — Он тяжело вздохнул. — Значит, она не может выходить за порог, пока все это не закончится.
— Почему это я не смогу выйти из дому? — послышался голос с балюстрады второго этажа.
Мы подняли глаза и увидели стоявшую наверху лестницы Тамазин. Она, видимо, слышала последние слова Барака. Заметив раненую руку своего мужа, Тамазин гневно выкрикнула:
— А теперь-то какого дьявола с тобой случилось?!
Я впервые услышал, чтобы эта милая женщина сквернословила.
— Там, на улице, был убийца. Нам почти удалось словить его, но он сумел смыться. А рана… Да это, собственно, и не рана. А так, царапина. Согрей воды, чтобы я мог промыть ее.
— Но почему ты сказал, что я не смогу выйти за порог?
— Потому что он все еще может быть где-то поблизости.
— Он был «где-то поблизости» на протяжении последних трех недель. Вы в конце концов объясните мне, что происходит?
— Думаю, ты должен рассказать ей все, — едва слышно прошептал я Бараку. — Она сильная и вынесет это.
— Нет, я не могу, — также шепотом ответил он. — Не могу сказать ей, что такая штука могла случиться с ней только потому, что она является моей женой.
Он вздохнул, едва не подавившись этим вздохом.
— Что это ты там бормочешь? — спросила сверху Тамазин.
— Делай, что я говорю, женщина, и не задавай вопросов! — громко прорычал Барак и стал взбираться по ступеням, держась за раненую руку.
Жена посторонилась, позволяя ему пройти. На его лице была смесь злости и тревоги. Барак вошел в комнату, Тамазин — следом за ним. Дверь шумно захлопнулась.
На дворе снова зарядил ливень и принялся щедро поливать окна своими уже успевшими опостылеть мне струями.
Перед тем как лечь спать, я стоял у окна и, глядя на дождь, думал, починили ли сливные ворота в водопроводе Чартерхауса. Вдруг мои раздумья прервал стук в дверь. Я открыл. На пороге стоял Барак.
— Какие-то новости от Харснета? — спросил я.
— Нет.
Правый рукав его рубашки был закатан, а на предплечье наложена чистая повязка. Над этой свежей раной виднелись другие шрамы, следы, оставшиеся от прежних рукопашных. Вид Джека был очень усталым.
— Можно мне войти? — спросил он. — Я хочу поговорить с вами.
Я кивнул. Барак вошел в спальню и уселся на мою кровать. Некоторое время он молчал, потом тряхнул головой и сказал:
— Она злится из-за того, что я запретил ей выходить из дому и при этом не объясняю почему.
— Тебе следовало рассказать ей про витриол.
Он снова упрямо качнул головой.
— Не могу! Ну не могу я рассказывать ей про все эти ужасы! Да и сам я… Как представлю себе, что он плеснет ей в лицо этой дрянью…
Барак умолк, но на глазах у него выступили слезы.
— Ну же, дружище! — ободряюще проговорил я, взяв его за локоть. — Ведь ты же знаешь, какая она сильная! Ведь именно за это ты полюбил ее в Йорке. Помнишь?
— Но теперь я ее муж. И обязан защищать ее, и должен быть способен сделать это.
Помолчав, он добавил:
— Я должен подарить ей ребенка.
Барак снова умолк. Собравшись с силами, он продолжил:
— Я знаю: когда дитя, только что покинувшее чрево матери, умирает, в его смерти принято обвинять именно мать. Но все так смешалось… Я не знаю, что и думать. Может, я тоже виноват? Но я стремился лишь к одному: обеспечивать ее, делать ее жизнь безопасной, создать ей семью! В конце концов, моей целью было не допустить, чтобы канул в Лету мой род, моя древняя еврейская фамилия. И ничего из этого у меня не получилось…
Он уперся невидящим взглядом в дверь.
— Я люблю ее! Лишь одному богу известно, как я ее люблю! Я не испытывал таких чувств ни к одной из женщин, а их у меня было с избытком!
— Возможно, в этом-то и состоит проблема, — как можно мягче сказал я. — Ты создал для себя идеальную картину того, каким должен быть брак. А теперь, когда он подвергается испытаниям, ты пошатнулся. В этом нет ни твоей вины, ни вины Тамазин. Если бы только еще вы могли разговаривать об этом открыто и доброжелательно!
Барак посмотрел на меня долгим взглядом.
— Для одинокого сыча вы обладаете удивительно обширными познаниями в области семейной жизни.
— Чужую беду просто разглядеть со стороны. Ошибку противоположного рода я допустил с Дороти. Я сказал ей слишком много и слишком скоро.