— Женщину необходимо оградить от возможной опасности. Если же злодей попытается проникнуть в ваш дом, у нас будет возможность схватить его. Орр — хороший человек. Надеюсь, ваша жена не очень пострадала, мистер Барак? — обратился Харснет к моему помощнику.
— Немного отдохнет, и все будет в порядке.
— Но что именно произошло?
Я рассказал Харснету о нападении на Тамазин. Он плотно сжал губы.
— Как это могло случиться? После встречи с настоятелем мы обсудим это во всех деталях.
— А что у вас, сэр? — спросил я его. — Сообщил ли кто-нибудь из соседних коронеров об убийствах столь же ужасных, как три наших?
— Никто и ничего. И мы по-прежнему блуждаем в потемках относительно того, откуда убийца знал своих жертв и почему выбрал именно их.
Харснет вздохнул и выдавил усталую улыбку.
— Что ж, посмотрим, что сможет сообщить настоятель Бенсон. Он будет ожидать нас в доме бывшего приора, который забрал себе после получения должности настоятеля.
Харснет нахмурился. Еще бы! Реформатор не мог одобрительно смотреть на то, как экс-монах наживается на растаскивании монастырского имущества.
— Я хотел спросить вас кое о чем, сэр. Не показалось ли вам на прошлой неделе, что за вами следят?
Коронер покачал головой.
— Нет.
— А вот мне показалось. Я полагаю, и вам следует быть поосторожнее.
— Благодарю вас, я непременно воспользуюсь вашим советом.
Харснет сделал глубокий вдох и направился через ворота во двор старого монастыря.
Территории, прилегающие к большинству бенедиктинских монастырей, издревле становились местами оживленной торговли. Но с Вестминстерской обителью все было иначе — отчасти из-за ее огромного размера, отчасти из-за того, что она пользовалась статусом убежища. Те, кого преследовало правосудие, могли укрыться за ее стенами, сразу же становясь недосягаемыми для закона. Так и получилось, что Божий дом оказался приютом разного рода злодеев, прятавшихся здесь от кары за свои преступления.
Территория бывшего монастыря была окружена домами и убогими лачугами, в которых обитали преступники всех мастей. Все они платили монахам приличную арендную плату. Большая часть старинных привилегий, которыми пользовались монастыри, канули в Лету вместе с самими монастырями (это был один из лучших починов короля Генриха), но убежище сохранило свой статус, и здесь по-прежнему скрывались от закона должники и мелкие воришки. При этом многие жили здесь до самой смерти, причем жили спокойно: вели бизнес в Лондоне, пользовались услугами адвокатов вроде Билкнэпа и каждое воскресенье посещали церковь Святой Маргариты, красивое, недавно перестроенное здание которой возвышалось в северной части монастырской территории.
Проходя мимо церкви, мы увидели группу людей. Двое из них были церковниками в белых сутанах.
— Боннер! — сказал, словно плюнул, Харснет.
Я тоже узнал приземистого, полного и круглолицего епископа Лондона, нагонявшего на всех страх. Он смеялся, разговаривая с другим клириком, возможно, викарием церкви Святой Маргариты. Я внимательно рассматривал епископа, который жаждал очистить Лондон от радикалов.
— Он производит впечатление веселого человека, — заметил я.
— Викарий Браун сделан из того же теста, — мрачно откликнулся Харснет. — В церкви осталось еще полным-полно золота, канделябров и икон. С большим трудом удалось отобрать их священную реликвию, палец святой Маргариты. Боннер, эта папистская свинья, рано или поздно приведет нас обратно к Риму.
— Но ведь Боннер был одним из людей лорда Кромвеля, — возразил я.
— Теперь, когда Кромвель мертв, волки сбросили с себя овечьи шкуры. Для них важнее остаться у власти.
Он метнул злобный взгляд в сторону епископа.
— Пусть простит меня Господь, но я хотел бы, чтобы наш убийца выбрал своей следующей жертвой Боннера, а не добрых реформаторов. Но дьявол действует по собственному усмотрению.
Я взглянул на Барака, но тот лишь пожал плечами. Мы прошли мимо огромной старинной колокольни, превратившейся в разваливающуюся ночлежку, свернули на восток и, миновав аббатскую церковь, вышли на южную сторону монастырской территории, огороженной высокими стенами.
На южной стороне монастырского двора было больше всего домов, преимущественно бедных хибар, в которых ютились уличные торговцы и рабочие, перебивавшиеся случайными заработками. Мужчины грузили стоявшие возле домов повозки разнообразным скарбом, готовясь к трудовому дню. В воздухе пахло свежим деревом и смолой, поскольку тут было много столярных мастерских, обслуживающих аббатство и Вестминстерский дворец. Слева от нас тянулась стена, отделявшая от общей территории внутренний двор, на котором размещались монастырские постройки. Ворота, оберегавшие некогда беззаботную жизнь монахов от внешнего мира, были открыты, хотя возле них и стоял охранник с пикой. Харснет сообщил ему, кто мы такие, и страж пропустил нас во двор, где кипела работа над строениями бывшего монастыря: одни ломали, другие перестраивали. Прибывали все новые рабочие. Они разбирали из повозок кувалды и кирки и тут же принимались махать ими. Мы подошли к большому красивому дому с усаженным крокусами палисадником, и Харснет постучал в дверь.
Нам открыл слуга и пригласил войти. Как недавно секретарь Кранмера, он попросил Барака подождать в прихожей, а нас с Харснетом провел в кабинет, завешанный дорогими гобеленами. Главным предметом здесь был огромный дубовый стол, заваленный бумагами. Мне подумалось, что эти вещи также относились к конфискованному монастырскому имуществу. По крайней мере, лавочки для певчих, выстланные подушками и стоявшие вдоль стен, — точно. Снаружи слышался стук тяжелых молотков.
Дверь открылась, и в кабинет вошел низенький человек в белых церковных одеждах. Мы обменялись поклонами, после чего он прошел к столу и сел.
— Прошу вас, джентльмены, — произнес он медоточивым голосом и широким жестом указал на сиденья для певчих.
Я рассматривал Уильяма Бенсона, последнего аббата монастыря, монаха, который переметнулся на сторону Кромвеля и был назначен аббатом, чтобы ускорить разгром монастырей. Место настоятеля нового собора являлось частью платы за то, что он сделал. Это был коренастый мужчина лет под пятьдесят, с пухлым сонным лицом, которое не покидало выражение удовлетворенности тем, что ему удалось осуществить все свои амбиции.
— Чем я могу помочь архиепископу? — осведомился он.
Первым заговорил Харснет.
— Это дело крайне секретное, сэр. Архиепископ настаивает на том, чтобы ничего из того, о чем мы сейчас станем говорить, не вышло за пределы этих стен.
— На этот счет можете не беспокоиться. Повиноваться предстоятелю — мой священный долг. — Бенсон улыбнулся, щуря сонные глаза. — Вы заинтриговали меня.