Мадлен смотрела на его стройное тело, на то, как он выбирается из машины, а над его головой поднимается облачко пара от дыхания. Он открыл ворота и оценивающе оглядел коттедж. Мадлен быстро отошла от окна, прежде чем Николас успел заметить, что за ним наблюдают. Она подождала, когда зазвонит звонок, и только после этого направилась к двери.
— Симпатичное место, — сказал он, оглядывая комнату, пока Мадлен искала перчатки и шарф.
— Да, вы правы. Однако я не знаю, что мне с ним делать. Вероятно, нет особого смысла сохранять дом — ведь я не собираюсь здесь жить.
— Вы можете его сдать.
Она пожала плечами.
— Конечно. Трудно сказать…
— Тогда ничего не предпринимайте пока. — Он посмотрел на нее и улыбнулся, словно все было очень просто. — Готовы?
Она кивнула.
Местность между Кентербери и Йартоном была полна развалин каменных строений, деревень, которые казались брошенными, но содержались в полном порядке, с зимними садами и дымящими трубами. Изредка попадались фермы, иногда сараи, доверху заполненные сеном.
«Фольксвагену» часто приходилось ползти на первой передаче вслед за огромными, покрытыми грязью колесами трактора, но Николас всегда дожидался, когда фермер заметит, что его догнал автомобиль, чтобы не сигналить. Однажды он наклонился так близко, что Мадлен смогла уловить аромат его одеколона, и протянул руку к заднему сиденью. Взяв коробку, набитую кассетами, он поставил ее на колени Мадлен.
— Может быть, послушаем музыку? Выбирайте.
В его коллекции оказалось много незнакомых названий, но Мадлен нашла несколько своих любимых мелодий. До Йартона они ехали в сопровождении меланхоличного воркования Ника Кейва — «Зов лодочника». Стихи пробудили в Мадлен грусть, и ей пришлось отвернуться к окну, чтобы скрыть набежавшие слезы.
«Я не верю в существование ангелов, но, глядя на тебя, начинаю в этом сомневаться. Я бы позвал их сюда, чтобы попросить присматривать за тобой…»
Пальцы Николаса отбивали ритм на руле. Казалось, он не заметил ее внезапной грусти, но когда Мадлен повернулась к нему, то увидела, что Николас не сводит с нее глаз.
— Может быть, это слишком грустная музыка?
Она покачала головой.
— Нет, иногда мне нравится чувствовать печаль — можно сказать, это такой способ укрыться от внешнего мира. Вероятно, мои слова звучат мрачновато…
— Нет, думаю, я понимаю, о чем вы говорите. Вы можете быть печальной, не впадая в мрачность. В любом случае меня это не пугает, а что до «существования ангелов», то нам нужно не опоздать на встречу!
Мадлен вопросительно посмотрела на него, а он усмехнулся:
— Вы все увидите сами.
Йартон был ничуть не больше других сонных деревушек, мимо которых они проехали, но церковь саксов придавала ему значимость. У въезда красовался плакат, приглашающий посетить место «древнейших сохранившихся средневековых фресок английской церкви». У Мадлен зашевелились воспоминания. Она неосознанно приложила руку к губам, однако Николас заметил ее реакцию.
— С вами действительно все в порядке?
— Я уже была здесь когда-то.
— С матерью?
Мадлен кивнула:
— Да. В церкви.
Церковный двор был полон покосившимися и разбитыми могильными плитами. Многие из них были покрыты мхом, со стершимися надписями. В заросшем углу стояло тисовое дерево, окруженное деревянной оградой.
— Похоже, оно такое же старое, как церковь, — сказал Николас, когда Мадлен остановилась, чтобы посмотреть на дерево, как и тогда, когда приезжала сюда с Лидией. — Их сажали во дворах церквей, так как они считались бессмертными — как только старое дерево начинало умирать, внутри ствола появлялся новый росток. Языческая магия часто связана с тисовыми деревьями. Кроме того, они ядовиты, а из их древесины делали луки.
Мадлен слушала Николаса не слишком внимательно. Она старалась вспомнить свое прошлое посещение церкви. Но ее сознание туманили эмоции.
Сама церковь являлась памятником архитектуры саксов и норманнов. Южная стена состояла из почерневших и гниющих дубовых стволов, укрепленных кирпичами. Башня и колокольня были построены из камня, с узкими треугольными окнами-бойницами.
— Эта церквушка видела лучшие дни, — вздохнул Николас, когда они обходили по периметру древнее здание. — Все приложили к ней руку, от саксов до викторианцев. И на этом не остановились — сейчас ведутся раскопки склепа. Давайте зайдем внутрь.
Внутри тоже наблюдалось смешение разных архитектурных стилей — потемневшие деревянные своды, мозаичный пол периода позднего Возрождения, готическая кладка, простые каменные стены времен саксов.
Фрески прятались в помещении, где находился неф, это Мадлен запомнила. И хотя освещение здесь было слабым, великолепие фресок заставило ее затаить дыхание. Картины произвели на нее такое же сильное впечатление, как и во время визита с Лидией. Тогда Лидии понравилось восхищение дочери, да и теперь Николас был доволен произведенным эффектом.
— Поразительно, — прошептал он. — Их закрасили монахи в семнадцатом веке, чтобы защитить от реформаторов — пуритан Кромвеля. Иконы и пышное убранство церквей — истинные происки дьявола! Фрески обнаружили только в середине девятнадцатого столетия — викторианцы были очень старательными реставраторами.
Они медленно шагали по узкому каменному коридору, освещенному тусклым светом, льющимся из двух узких окон в разных его концах. Фрески были изысканными — яркие краски полностью сохранились. Изящные византийские образы библейских сцен, начиная от ангела Благовещения, явившегося Марии, до путешествия волхвов — троих мудрецов, которые несут дары и следуют за сияющей золотой звездой. У этой стены Николас остановился.
— Любопытно. Почему-то эта сцена была изменена примерно за сто лет до Реформации. Видите волхва с ларцом?
Мадлен кивнула.
— Здесь было какое-то повреждение: может быть, вода промыла — трудно утверждать что-то определенное. Так или иначе, но шкатулка и башня отреставрированы.
Он показал на изысканно красивый дворец — очевидно, он изображал земную обитель Сына Бога. Именно к нему шли трое волхвов. Краска на шкатулке и на башне была разного качества — немного ярче, чем на всей фреске.
— Вот вам и кормушка, — сухо сказал Николас. — Новая работа вдохновлялась церковной архитектурой.
Мадлен более внимательно посмотрела на восстановленные части фрески. Лидия наверняка обращала внимание на такие вещи, она знала свое дело. Шкатулка и дворец явно подверглись реставрации, а башня действительно напоминала здание церкви. Золотую шкатулку украшали сверкающие самоцветы, а в ее основании виднелся загадочный узор.
На последней фреске было изображено собрание ангелов — их сияющие крылья и нимбы украшала золотая фольга. Мадлен вспомнила, что это любимая фреска Лидии, почувствовала, как подступают слезы, и прикусила губу.