— Существование ангелов, — негромко произнес Николас.
15 октября 1064 года
Уже поздно, и в доме холодно. Огонь в камине погас, но я не осмеливаюсь подбросить еще дров. Несмотря на большие запасы, их нужно беречь, чтобы хватило на всю зиму. Пальцы онемели от холода, но я продолжаю писать. Мое тело мечтает присоединиться к Джону на теплой соломе, но я знаю, что буду лежать без сна, а мой разум будет снова и снова возвращаться к событиям, которые произошли после того самого вечера в королевском зале.
На следующий день после пира Одерикус, как и обещал, пришел навестить меня в комнату в башне. Он вытащил из рукава кипу листов пергамента, перевязанную кусочком шерсти, протянул их мне, и тут в комнату вошла королева. Она увидела пергамент и, должно быть, поняла, что наша встреча с Одерикусом была тайной. Королева остановилась, а я опустила глаза и не заметила, какими взглядами она обменялась с Одерикусом. Потом она молча вышла из комнаты. Я подняла взгляд на монаха — он смотрел вслед королеве.
Одерикус подошел к западному окну и некоторое время молча смотрел в него. Когда он вновь повернулся ко мне, его взгляд упал на ее вышивку, лежащую в корзинке с полотном. Вышивка была сложена, но часть ее осталась на виду. Монах похвалил аккуратные стежки и взял в руки ткань, чтобы рассмотреть ее более внимательно. Он спросил, чья это работа. Я ответила, что это рука королевы. Пораженный ее мастерством, Одерикус очень внимательно изучал ткань. Вышитый угол занимал лишь несколько дюймов узкой длинной полосы, вышивка была сделана простой шерстью — фигура короля, сидящего на троне, украшенном головой льва. Шерстяной плащ Эдуарда был двух цветов — зеленой полыни и коричневого, для его получения использовалась луковая шелуха. Стены дворца, изображенные королевой, украшали цветные квадратики, похожие на керамику, которую продают мавры на Лондонском рынке.
Монах сложил ткань и аккуратно вернул в корзину. Он казался озабоченным, но я не знала, что его удивило больше — неожиданное появление королевы или ее замечательная вышивка. Одерикус посмотрел на меня и улыбнулся, и я увидела, что в его глазах больше нет тревоги.
— Миледи обладает мастерством рисовальщика, — сказал он, а потом предложил прогуляться по дворцовому саду, где можно спокойно поговорить.
Очевидно, Одерикус прочитал в моем взгляде озабоченность из-за большого количества работы, потому что обещал не задерживать меня надолго.
В саду пахло приближением зимы, землю устилала палая листва, но мы прогуливались по роще фиговых деревьев, все еще сохранивших большую часть листьев, а потому любопытные глаза едва ли могли заметить нас. Потом мы присели на каменную скамью, слегка нагретую слабыми лучами солнца. Когда монах рассказывал о том, что произошло между Вильгельмом и Гарольдом в Нормандии, чему он, как переводчик, стал свидетелем, его лицо посерело.
Гарольд Годвинсон поведал герцогу Вильгельму, что его сестра Эдита стоит на пути у многих амбициозных мужчин, желающих занять английский трон. Он сказал, что она очень симпатизирует Эдгару Этелингу и не хочет, чтобы после смерти мужа королем стал Гарольд или Вильгельм, герцог Нормандии. В ответ Вильгельм спросил, хочет ли Гарольд носить корону Эдуарда, и тот заявил, что они могут прийти к соглашению, которое устроит их обоих, ведь Гарольд должен защищать интересы своей семьи.
Внезапно я почувствовала холод. Туча закрыла солнце, хотя все остальное небо оставалось безоблачным. Я не могла поверить, что Гарольд Годвинсон мог произнести такие слова в беседе с герцогом Нормандии. Я посмотрела на монаха, чтобы проверить, не шутит ли он. Но нет, он говорил серьезно.
Одерикус невидящим взглядом смотрел на резной камень скамейки, продолжая рассказывать свою историю. Руками он обхватил голову с выбритой тонзурой. Он поведал, как долго молчал Вильгельм, когда Гарольд сформулировал свои условия — после смерти короля Гарольд поможет герцогу Нормандии получить корону, но он сам и его братья сохранят свои земли и титулы. Вильгельм должен будет использовать влияние Рима, чтобы церковь не захватила слишком много и ее власть не стала выше власти семьи Годвинсонов. Наконец он взглянул на монаха и спросил, чему тот хранит верность — своей норманнской крови, законам своего Бога или королю, — ведь то, что ему предстоит услышать, заставит его нарушить верность кому-то из них. Одерикус ответил, что римская церковь есть наместник Бога на земле ионе первую очередь склоняет голову перед ее законами. Гарольда его слова удовлетворили, и он сказал, что Рим хочет иметь христианского короля, а не ребенка, в чьих жилах течет кровь тех, кто почитает фальшивых богов.
Голос Одерикуса дрожал, когда он рассказывал о планах Гарольда. Вильгельм найдет убийцу, ведь норманны славятся этим умением. Убийца должен будет убрать сестру Гарольда Эдиту сразу после того, как король испустит последний вздох, и в панике и суматохе, которая последует за этим, Эдгар Этелинг не сможет стать королем.
Я ахнула, и мои рука вцепились в камень скамейки, на которой мы сидели. Это не может быть правдой! Голова монаха опустилась еще ниже, а я не могла его утешить, словно окаменела. Еще я опасалась, что нас могут увидеть и это вызовет любопытство — ведь мы прятались в фиговой роще, — и побледнела от страха. Я сказала об этом монаху, стараясь смягчить смысл своих слов и чувствуя, как страшная боль терзает душу. Однако Одерикус сказал, что еще не закончил, и мои руки прижались к животу, хотели защитить его от зла.
И Одерикус рассказал, как два предателя скрепили свое соглашение. Вильгельм предложил дать клятву над чем-нибудь священным. Он принес шкатулку, которую, по его словам, подарил ему отец, герцог Роберт, когда отправился в паломничество в Иерусалим. Шкатулка была даром святого римского императора, но изначально принадлежала королю Дании Кнуду. В шкатулке, по словам Одерикуса, лежит поэма, написанная датскими рунами, буквы сделаны из золота и крошечных самоцветов лучшими мастерами тех земель. На крышке шкатулки вырезано восходящее солнце, сияющее от рубинов и янтаря. С двух сторон шкатулку украшает христианское распятие из золота и серебра.
Монах сказал, что шкатулку, где хранятся мощи святого Августина, оставили ему. Вильгельм попросил Одерикуса благословить ее и подготовить для клятвы, которую они дадут после обеда. Однако вместо этого Одерикус вытащил кости, хранившиеся в шкатулке, и спрятал их в своем плаще, чтобы ни один человек, коснувшийся инкрустированной самоцветами крышки, не смог принести священной клятвы.
После церемонии Вильгельм вернул шкатулку в часовню, но в ней не было костей, которые вынул Одерикус. Поэтому перед тем, как покинуть замок, Одерикус попросил разрешения еще раз взять шкатулку в руки, чтобы получить благословение для их путешествия домой, рассчитывая, что сумеет положить кости наместо. Но, вернувшись в свою комнату в замке, он обнаружил, что служанка, приводившая в порядок его одежду, вытряхнула плащ в окно, чтобы избавиться от дорожной пыли. Если она и заметила кости в складках плаща, то, скорее всего, решила, что это остатки трапезы, сохраненные для какого-то неизвестного ритуала.