— Пятнадцатого.
— В семь пятнадцать? — переспросил плохо расслышавший Янис.
— Пятнадцатого.
— Что?
— Пятнадцатого марта, — выдохнула Мэгги.
— Но это же через две недели!
— Да, она надеется, что за это время они сумеют во всем разобраться, а потом вернутся домой и сыграют свадьбу. А может, уже и там поженятся.
— Где «там»?
— В Германии.
Гарри стукнул его в ухо, но этот удар не шел ни в какое сравнение с тем, что он только что услышал.
— В Германии?
— Попрошу вас здесь не кричать, — строго сказал санитар.
— Только не говори, что Мисти улетела в Германию.
— А что мне еще остается? Ведь она действительно туда улетела. То есть сначала в Лондон, а потом в Германию. Девину дали двухнедельный отпуск.
— И он не захотел провести это время с собственным ребенком?
— Как я подозреваю, он вообще не знает о существовании Гарри.
— Да бог ты мой! — взорвался Янис.
— Не кричите, — вторично велел санитар.
— Извини, дорогой, — повторила Мэгги.
— Ладно, все в порядке, — соврал Янис, делая глубокий вдох. В конце концов, Мэгги ни в чем не виновата. — Я позвоню и скажу, чтобы она возвращалась.
— Не нужно, я обо всем позабочусь.
Слава богу.
— Тебе не придется сидеть с ним все это время, Кэт уже едет.
Кэт? Кэт едет сюда?
А он-то думал, что хуже уже не может быть. Янис уже открыл было рот, чтобы возразить, но двери лифта стали закрываться.
— Она будет рада с тобой встретиться, — напоследок пообещала Мэгги.
Рада встретиться? Это вряд ли.
Кэтриона Маклин была самой сексуальной женщиной, которую ему только доводилось встречать в жизни. В отличие от безответственной Мисти Кэтриона была родной внучкой Мэгги и отличалась рассудительностью.
А еще люто его ненавидела.
Нужно было лететь на самолете. Так даже со всеми регистрациями и ожиданиями получилось бы намного быстрее. Вот только общественный транспорт в южной Калифорнии работает неважно, так что без машины Кэт там пришлось бы весьма туго. Да и потом, бабушкина операция назначена только на завтрашнее утро, у нее еще куча времени.
К тому же речь не идет о жизни и смерти.
Пока.
Это противное словечко всплыло в мозгу раньше, чем она успела его отбросить.
«Нельзя так думать, — повторила себе Кэт, пытаясь сосредоточиться на дороге. — Бабушка не собирается умирать. Она всего лишь упала и сломала бедро. Каждый день кто-нибудь падает и что-нибудь себе ломает. Вот только далеко не всем этим людям по восемьдесят пять лет».
Ну вот опять.
— Бабушка молодая восьмидесятипятилетняя женщина, — вслух произнесла Кэт, пытаясь убедить себя, что это правда.
Ведь потери бабушки она просто не перенесет.
Обычно Кэт о таких вещах не задумывалась. Вот только раньше бабушка всегда была одинаковой, такой же, как и тогда, когда Кэт поселилась у нее двадцать один год назад. Маргарет Невелл прямо-таки излучала силу и жизнерадостность. Да и что ей еще оставалось, когда она взяла себе осиротевшую девочку семи лет?
Да она и сейчас сильная, просто сломала бедро.
— С ней все будет хорошо, — сама себе сказала Кэт.
Голос звучал вполне уверенно, вот только в глубине души у Кэт все равно оставались сомнения. Время никого не щадит, и рано или поздно случится худшее, совершенно независимо от ее желаний и готовности его принять.
Как же не хочется обо всем этом думать!
А потом ее отвлек какой-то посторонний звук в моторе. Обычно Кэт редко пользовалась своим пятнадцатилетним «шевроле», предпочитая передвигаться по Сан-Франциско на автобусе или машине своего жениха, Адама.
Разумеется, она собиралась поставить новые покрышки перед тем, как приехать к бабушке на Пасху, вот только до Пасхи еще оставалось больше месяца, и она конечно же ничего не успела сделать. Да к тому же Кэт еще надеялась, что Адам поедет вместе с ней, и она сможет не думать о покрышках еще какое-то время.
Но Кэт прекрасно понимала, что ей нужно было их поменять еще на прошлой неделе. Когда живешь лишь условно близко с восьмидесятипятилетним человеком, всегда нужно быть наготове. Вот только эта готовность как бы сама собой подразумевает смерть, и думать ей об этом сейчас совершенно не хочется.
Черт! Кэт со всей силы ударила руками по рулю.
— Только не умирай, — попросила она бабушку, хотя сейчас ее могли слышать лишь две мирно спящие в корзинке кошки, Хакстебл и Базкомбе.
— Все будет хорошо, — продолжила Кэт, стараясь придать своему голосу побольше убедительности, но кошки опять не обратили на нее внимания, впрочем, их вообще мало что волновало, кроме кошачьего корма.
— Все это ерунда, ничего серьезного, — не сдавалась Кэт, хотя таким голосом ей вряд ли бы удалось кого-нибудь убедить, а уж тем более Мэгги Невелл.
И всю оставшуюся дорогу Кэт упорно твердила одни и те же слова, пытаясь убедить себя, что если скажет их достаточно убедительно, то они станут правдой.
— Если хочешь, чтобы что-нибудь случилось, — давным-давно говорила бабушка, — то нужно просто сказать это достаточно убедительно.
И Кэт на практике убедилась, что это действует. Она хорошо помнила те месяцы, когда после убийства родителей переехала к бабушке и Уолтеру. Тогда ее переполняли злоба, отчаяние и ненависть.
Бабушка ей, конечно, сочувствовала, но все время уговаривала искать что-нибудь хорошее.
— Что хорошее? — спросила тогда Кэт.
— То, что у тебя есть бабушка и дедушка, которые любят тебя больше всего на свете, — очень убедительно пояснила бабушка.
Вот только у Кэт остались некоторые сомнения. В ее глазах любовь родителей, которых она потеряла, стоила намного больше. Но при этом она знала, что бабушка потеряла единственную дочку и зятя, да в придачу еще повесила себе на шею несговорчивого ребенка, как раз тогда, когда они с Уолтером собирались уйти на пенсию и заняться любимыми делами.
И все же Кэт старательно лелеяла свое горе и отчаяние, не желая никого к себе подпускать.
— Давай споем, — предложила бабушка, обнимая ее за плечи.
— Споем? — ужаснулась Кэт.
— Оперетта очень многому может нас научить, — кивнула бабушка, вытирая слезы.
Кэт не знала, что такое оперетта, но оттаивать не собиралась. Вот только бабушка тоже не собиралась сдаваться. Пусть у нее был и не лучший в мире голос, зато энтузиазма хватало с лихвой.