— Давай не будем снова ругаться, — возразил Дионисий примирительно. — Ты отлично знаешь, что тебя я люблю больше всего на свете. Поэтому я и решил не брать тебя с собой. Но послушай… мне не следует тебе этого говорить, но я все равно скажу: думаю, мы не долго будем оставаться вдали друг от друга.
— Ты о чем? — поинтересовалась Арета, вытирая слезы.
— Твой отец отправится в Селинунт, но я проделаю вместе с ним лишь первую часть пути. Мне нужно встретиться с людьми, способными мне помочь в подготовке его возвращения в город.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе лучше не знать. Поверь мне, это займет всего несколько дней, во всяком случае, не больше месяца — точно, после чего мы уже не расстанемся: вот увидишь, я еще успею тебе надоесть.
Арета покачала головой.
— Ты мне не веришь?
— Верю, — ответила она, — и поэтому мне страшно. Его возвращение ведь не пройдет бескровно.
— Не обязательно. Мы осуществим наши планы быстро. Твой отец тоже не хочет кровопролития, да город уже и так понес тяжелые потери. Но он имеет право вернуться: решение о его изгнании несправедливо. Кроме того, Сиракузы остались без правительства — и как раз в тот момент, когда карфагеняне готовят новое наступление.
— Откуда ты знаешь?
— У нас есть свои осведомители.
— В городе поговаривают, что, если карфагеняне вернутся, это будет ваша вина: ведь вы заняли Селинунт и ведете военные действия.
— А ты как думаешь?
— Во всяком случае, отчасти они правы.
— Мы сделали то, что было необходимо, и меня удивляет, что именно ты, бывшая свидетельницей всех этих ужасов, говоришь так.
— Женщины рассуждают по-своему. Вы, мужчины, думаете лишь о мести, о чести, о том, чтобы проявить свою воинскую доблесть, но все это лишь умножает ненависть, усиливает злобу. Вы гонитесь за славой, а мы оплакиваем наших сыновей, братьев, отцов и мужей. Я мечтаю жить в мире — в этом доме, рядом с тобой; приглашать в гости друзей и накрывать для них стол под навесом летними вечерами, наблюдая за тем, как корабли входят в порт. Мечтаю растить детей и однажды увидеть внуков. Все это очень обыденно, я понимаю, но именно к такой жизни я больше всего стремлюсь.
Дионисий взял ее за плечи и пристально взглянул в глаза.
— У женщин Селинунта и Гимеры тоже были мечты, ты об этом не думала? А кто-то превратил их в кровавый кошмар. И беженцы, которым удалось спастись, мужчины и женщины, тоже стремятся вернуться в свои дома и прожить там остаток своих дней. Все наши города стоят на побережье, их основали в местах, единственно пригодных для жизни. Если их разрушат, нам больше некуда будет деться — разве что исчезнуть, так, словно нас никогда и не было. Арета, ты этого хочешь? Чтобы сицилийские греки сгинули с лица земли, как призраки, а наши города превратились в груду развалин и пристанище диких зверей?
— Нет… — неуверенно ответила Арета. — Я этого не хочу, но я устала жить одна в тревоге, всякий раз боясь, что кто-то постучит в дверь и принесет мне известие, способное разбить мне сердце.
— Тогда мы должны прогнать варваров с острова. Только так мы сможем жить в мире и строить будущее для своих детей. Мы с твоим отцом вернемся в Селинунт, а потом возглавим восстание против захватчиков. Но прежде чем это случится, конечно, пройдет какое-то время, и у нас будет возможность спокойно побыть вместе, немного насладиться жизнью и… любовью.
Арета вытерла слезы.
— В любом случае я знаю: что бы там я или кто-нибудь другой ни говорили, это не заставит вас передумать — ни тебя, ни моего отца. Невероятно, но именно те, кого я чту в жизни, единодушны между собой во всем, что причиняет мне боль… Видно, такова моя судьба.
Дионисий улыбнулся.
— Ну, если ты действительно хочешь знать, на сей раз все не так.
— Что ты такое говоришь?
— Твой отец пока ничего не знает о моем плане.
— Но… я не понимаю.
— Ему обо всем сообщат, когда настанет подходящий момент.
— Такой расклад пугает меня еще больше. Более того, мне кажется, это настоящее безумие.
Дионисий погладил ее по щеке.
— Не беспокойся, я знаю, что делаю. А когда придет время — все решится довольно быстро.
Арета поглядела на него в замешательстве: в голове ее проносилось множество всяких мыслей, которыми ей бы хотелось поделиться с ним, аргументов, способных переубедить его, возникали мимолетные сомнения, тревоги и страхи. Но удалось только выговорить:
— Так тебе приготовить что-нибудь на ужин?
— На ужин? — рассеянно повторил Дионисий.
— Да или нет?
— Нет, — ответил он. Потом взял ее под руку и повел наверх, в спальню.
Три дня спустя Гермократ отдал приказ своей армии об отходе от города, и многие в Сиракузах вздохнули с облегчением, когда узнали, что колонна двинулась на запад. Дионисий выехал позже, один. Он отправился в центральный район острова, где у него была назначена встреча с людьми из его Братства, среди коих находились и самые близкие друзья: Иолай, Дориск, Битон. Филист тоже должен был там присутствовать.
Диокл покинул Сиракузы раньше, подчинившись распоряжению Народного собрания. Он словно ушел в небытие, и о нем с тех пор больше ничего не слышали. Может, таким образом он поплатился за свои интриги, направленные на то, чтобы не пускать Гермократа в город, а может, стыд одолел его, и он захотел ото всех скрыться и зажить где-нибудь в укромном уголке жизнью простого человека.
Гермократ и его люди шли шесть дней, пока наконец не добрались до Селинунта, где уже собралось многочисленное воинство, готовое последовать за своим полководцем куда угодно.
Тем временем Дионисий прибыл в место тайной встречи — в образовавшуюся в туфовых отложениях пещеру, расположенную по дороге в Катанию. Там к нему присоединились и друзья — их было много, все являлись членами Братства; последним показался Филист. Когда все они собрались, Дионисий выставил часовых и обратился к присутствующим с речью.
— Решение Народного собрания — просто возмутительно, — начал он, — а изгнание Гермократа — чудовищная несправедливость. Против него не выдвинуто никаких обвинений — только подозрения и предвзятое отношение. В действительности он — лучший из нас, это храбрый человек, единственная вина которого заключается в том; что он всегда и везде служил своей родине, принося при этом огромные жертвы и никогда ничего не прося взамен. Однако дело не в этом: мы знаем наверняка, что карфагеняне готовят в следующем году новый поход, и на сей раз они намерены раз и навсегда разобраться со всеми своими врагами, в том числе и с нами.
— Почему ты так уверен в этом? — спросил один из присутствующих.
— Я тебе объясню, — вмешался в беседу Филист. — Месяц назад карфагенское посольство отправилось в Афины, чтобы удостовериться в том, что правители города продолжают вести войну против Спарты. Как вы думаете, зачем? Очень просто: раз афиняне сдерживают спартанцев в Эгейском море, последние не смогут снова прийти к нам на помощь, как семь лет назад, в случае если Карфаген нападет на нас. А можете не сомневаться: он это сделает.