— Мы должны договориться с фессалийцами, беотийцами, перребийцами и энийцами, не говоря уж о македонцах. Царь Македонии Аминтас на нашей стороне, но его позиция не слишком твердая. Он не может ни единого дня находиться в одиночестве. Великий царь может разбить лагерь для своего войска в центральной Греции, и оттуда атаковать нас беспрепятственно, уверенный в покорности и содействии со стороны предателей. Даже только по одной этой причине совершенно необходимо полностью убедить ваше правительство направить все имеющиеся военные подразделения в Фермопилы.
Царь Спарты, выслушав все самым внимательным образом, ответил:
— Я согласен с тем, что ты сказал, Фемистокл, ты можешь быть уверен, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы убедить эфоров и старейшин, но ты ведь хорошо знаешь, что мои полномочия ограничены. Будь уверен, в любом случае в Фермопилах я буду присутствовать самолично.
— Уже только одно это — великое утешение, владыка, — сказал Фемистокл. — И я возвращаюсь в свой город, зная, что царь Леонид не только доблестный воин, но и мудрый, щедрый человек. Твое слово представляет особую ценность для меня, настолько, что я хочу обменяться с тобой обещаниями, как два человека обмениваются дарами гостеприимства. Ты должен твердо помнить, что как только царь Леонид подойдет к Фермопилам, Фемистокл будет рядом с тобой, защищая тебя с моря, и что я скорее распрощаюсь со своей жизнью, чем нарушу эту клятву. А сейчас, — сказал он, поднимаясь, — нам всем нужно отдохнуть. Да будет ночь к тебе благосклонна, царь Леонид.
— И для тебя тоже пусть она будет благоприятна, афинский гость, — ответил царь, поднимаясь, чтобы проводить Фемистокла до дверей.
В этот момент раздался стук копыт коня, мчащегося галопом по булыжной мостовой. Почти сразу же они услышали ржание лошади и тихие голоса за дверью. Постучавшись, вошел страж.
— Владыка, посланец просит, чтобы ты принял его немедленно.
— Пусть войдет, — сказал царь.
В комнату вошел совершенно измотанный человек, покрытый пылью, подал Леониду кожаный свиток, поприветствовал его на военный манер и ушел. Царь развернул свиток, быстро пробежал глазами его содержание. Фемистокл увидел, что Леонид побледнел, как полотно.
— Это серьезно?
— Старейшины вопрошали оракул по поводу войны, которую мы собираемся вести. Только что прибыл ответ.
Он начал медленно читать:
О жители Спарты обширной:
Либо великий и славный ваш град
Чрез персидских мужей будет повергнут во прах,
А не то — из Гераклова рода
Слезы о смерти царя прольет Лакедомана область.
Фемистокл подошел ближе, взял царя за руку и произнес:
— Не обращай ни малейшего внимания на это, Леонид, оракул откровенно направлен в пользу персов. Не придавай никакого значения этим словам.
Леонид посмотрел на него, поглощенный своими мыслями.
— Возможно, то, что ты сказал, правда, мой афинский друг, но иногда боги заставляют выслушивать правду из уст грешников и злодеев.
Он открыл дверь, ведущую на улицу.
— В начале весны я буду в Фермопилах, — сказал он твердым голосом.
Афинянин кивнул, пожав ему руку, надел свой белый плащ и ушел. На улице порывы холодного ветра кружили сухие листья платанов.
Тем временем на далеких берегах Геллеспонта тысячи и тысячи людей лихорадочно работали под руководством зодчих Великого царя, возводя мост, который должен был соединить Азию и Европу. Грандиозная затея должна была быть выполнена до начала плохой погоды.
Два анкерных каната, каждый длиной в пятнадцать стадий, — один из белого льна, был изготовлен финикийцами, другой из папируса, египтянами, — закрепили на азиатском берегу. Каждый был отбуксирован двумя военными судами на противоположный берег, где они были вложены в желоба двух огромных шкивов и туго натянуты. Затем их подняли на требуемую высоту, используя для этого шестьдесят пар быков и двадцать пар лошадей.
Суда, которые должны поддерживать основание моста, платформу, изготовленную из связанных бревен, покрытых утрамбованным слоем земли, подвели и поставили между канатами. По окончанию работ инженеры и архитекторы великого царя были удовлетворены мостом и восхищались им, но их радость была недолговечна: во время смены времен года подул сильнейший северный ветер, разразилась страшная буря, и они поняли, что совершили ошибку. Мост был перпендикулярен направлению ветра и течению.
Льняной канат, который был тяжелее папирусного, пропитался водой, набух, и все это вместе взятое нарушило равновесие моста.
Якоря моста сорвало, они поднялись наверх, и бочонки вскоре унесли удивительное сооружение в море. Великий царь, распалившийся гневом, повелел бичевать море многими бичами, приговаривая при исполнении наказания:
— О горькие воды!
Так карает наш владыка за оскорбление,
Которое вы нанесли ему, хотя он вас не оскорбил.
Отныне ни один человек не станет приносить жертв
Тебе, о презренная соленая, мутная влага.
Архитекторы были арестованы, им отрубили голову, чтобы другие, которые придут после них, были бы более осмотрительны, внимательны и осторожны при исполнении своих обязанностей.
И так оно и случилось. Мост вновь соорудили весной; канатов из папируса и льна стало четыре, они чередовались, с тем, чтобы хорошо уравновешивать нагрузку. Положение якорей изменили, чтобы мост был параллелен направлению течения, канаты постоянно оставались туго натянуты. Длину льняных канатов, которые удерживали якоря на морском дне, изменили в соответствии с силой северного ветра и западных ветров, обычно бывающих весной.
Триста шестьдесят триер и легких военных судов были пришвартованы между канатами. Три ствола дерева распилили в соответствии с точными размерами. Бревна положили на пришвартованные суда, чтобы поддерживать утрамбованную землю. Заслоны, сплетенные из тростника и прутьев, установили по обеим сторонам моста, используя их в качестве парапетов, чтобы лошадей не пугали морские волны.
Когда в небесах Троады и Вифинии показались аисты, работа была закончена, и несметные полчища Ксеркса пришли в движение.
Меды, киссии, гирканцы и ассирийцы пересекли мост; на них были конические шлемы, а в руках — тяжелые дубинки, окованные железом. За ними прошли скифы с небольшими лохматыми степными лошадями. Следующими шли бактрийцы, с лицами, обожженными солнцем Паропамиса, затем индийцы с бамбуковыми копьями и татуировкой на коже, парфяне и коасмийцы с длинными ятаганами, затем каспийцы в тяжелых накидках из козьих шкур. Затем прошли эфиопы с вьющимися волосами, покрытые львиными и леопардовыми шкурами, вооруженные длинными метательными копьями с железными наконечниками, согдийцы из южных пустынь, арабы на своих дромадерах, в широких накидках, и затем еще ливийцы, каппадокийцы, фригийцы, мисийцы, фракийцы, мосинециане, египтяне, пафлагонцы и колхи.