По мнению царя, он был готов. Готов самостоятельно отправиться в необозримые просторы Азии. Павсанию нужен был такой человек, который привел бы в исполнение его желание стать победителем Великого царя, и осуществил бы его замыслы и главный план. План, который смог бы изменить судьбу Спарты, так же как и судьбу всей Греции и варварских земель.
В мире был только один-единственный человек, который мог справиться с этим: Клейдемос. И Павсаний знал, какими нерасторжимыми узами можно привязать юношу к себе.
Он на четыре года погрузил юношу в ад ужасающей войны, превративший его в смертоносную машину. Пришло время вернуть его обратно к жизни; предложить ему возможность снова стать человеком. Позволить ощутить все те чувства, которые должны еще сохраниться в глубине его сердца. Тогда все будет сделано правильно. Он будет всегда принадлежать только ему.
Однажды холодным утром, на рассвете, в конце зимы Клейдемос в плаще сидел под одиноким дубом, который протягивал обнаженные ветви к серому небу Фракии. Везде вокруг него, по влажным, пустынным окрестностям раздавались крики первых петухов, хотя он и не видел крестьянских домов и построек вокруг настолько, насколько мог окинуть местность взглядом.
Он думал только о смерти. Он верил, что ему удалось выполнить свою миссию, восстановив свое место в доме Клеоменидов, принадлежащее ему по закону, принимая наследие своего отца Аристарха и брата Бритоса. Но он не находил никакой славы в том, что делал: убийства, разграбления, блуд — вот та жизнь, которую предлагала ему Спарта.
Он никогда не видел ни благородства, ни величия, ни силы разума в любом из тех, кто окружал его.
Возможно, время героев закончилось там, в сражении при Фермопилах, вместе с царем Леонидом. Его собственная жизнь сейчас уже не имела никакого смысла.
Вернуться назад? Куда? Он подумал о женщине, которая, как он верил, была его матерью в течение многих и многих лет… он подумал об Антинее… он хотел умереть. И немедленно.
С севера дул сырой холодный ветер, срывая последние листья, оставшиеся на дубе. Он наблюдал, как потемнело небо, смотрел на ненавистные окрестности, окружавшие его, на серую, грязную дорогу.
В его душе появились и нарастали бесконечная боль и страдания. Он почувствовал свое полное одиночество в этой опустошенной земле: ему захотелось, чтобы рядом был друг, кто-то, кто смог бы помочь ему умереть.
Он вытащил меч, очень медленно, и подумал о Критолаосе, мудрейшем из всех людей. Он подумал об Антинее, о ее нежных грудях, ее глубоких глазах… столько надежд, столько мечтаний на верхнем пастбище, в горах, теми осенними вечерами, когда ветер шелестел красными листьями берез и срывал их, унося в даль…
Но что это? Неужели землетрясение? Или, возможно, какой-то далекий шум?..
Он встал на колени, приставив меч к груди…
И тут на горизонте появилось нечто, черное пятнышко, которое перемещалось… Почему петухи перестали кричать?
Его ужасало царство теней, из которого никто и никогда не возвращался; он увидел ухмыляющийся череп Танатоса…
Конский галоп, вот что было источником шума…
Танатос, Танатос, Танатос…
Внезапно на горизонте сверкнула молния, со скоростью змеи пронеслась по небу, а вслед за ней раздался страшный удар грома. Он поднял голову, на лбу выступили капли пота…
Всадник.
Всадник уже приближался, яростно пришпоривая коня.
Как прогнивший бурдюк, наполненный вином, внезапно разливает свое содержимое, так и с неба хлынули потоки дождя, но всадник гнал своего коня вперед, так, что брюхо животного почти стелилось по земле.
Он размахивал руками и кричал:
— Два-Имени!
Он рванул уздечку, натягивая ее до предела так, что конь оказался почти на земле, и спрыгнул с него вниз на землю. Меч из рук Клейдемоса выпал и упал в грязь.
— Два-Имени! Я нашел тебя… Я нашел тебя! — прокричал он, крепко обнимая его под дождем.
Клейдемос поднял голову, с лица стекали капли дождя.
— Лахгал, это ты… Не могу этому поверить! Откуда ты приехал? Как же ты нашел меня? Почему ты здесь?
— Расскажу тебе все. Слушай. У меня для тебя есть одна важная новость. Нам нужно поговорить. Именно поэтому я и направился в твой лагерь. Но что ты здесь делаешь? В такой ранний час? И так далеко от лагеря?
Клейдемос сделал глубокий вдох.
— Ничего. Не мог уснуть и решил прогуляться.
Лахгал внимательно смотрел на него.
— Ты лжешь, Два-Имени. В твоих глазах полное отчаяние… и страх. Даже не понимаю, как я узнал тебя. Ты изменился.
Клейдемос опустил глаза. Его меч блестел, уже чистый, под проливным дождем.
— Подбери оружие, — сказал Лахгал, — и положи обратно в ножны. Действительно, не понимаю, как мне удалось узнать тебя… с такого большого расстояния, под дождем. Садись за мной сзади, поедем в лагерь вместе.
Они поехали вниз по грязной тропе. Никто не произносил ни единого слова в пути, пока Лахгал не нарушил молчание:
— Не могу объяснить почему, но я чувствую, что приехал к тебе как раз вовремя. Чувствую, что предотвратил нечто непоправимое. Я прав, Два-Имени?
Клейдемос не отвечал.
— Ну? — настаивал Лахгал.
— Ты прав, Лахгал… Спасибо, что приехал.
Лахгал повернулся к нему.
— Приятное приветствие для друга, которого ты не видел так долго! — поддразнил он, улыбаясь. — А я-то ждал, что меня будет приветствовать полностью построенная фаланга, и ты, сверкающий своими парадными доспехами!
— Только подожди, пока мы доберемся до лагеря, и ты увидишь, что тебе будет оказан прекрасный прием. Боюсь, что прямо здесь и сейчас я смогу предложить тебе очень немногое.
Они посмотрели вокруг и разразились смехом. Дождь постепенно кончался, и бледные лучи солнца выглянули сквозь тучи на горизонте.
Затем свет восходящего солнца хлынул на землю, окрашивая лужи яркими цветами и покрывая редкий кустарник серебристыми жемчужинами. Он освещал и громадный одинокий дуб, намечая фигуру отчаявшегося великана с опущенными руками, обросшего пятнами свисающего с него мха.
Клейдемос вспомнил тот день, когда Лахгал, тогда еще совсем мальчишка, сидел перед ним, как и сейчас, на костлявой спине осла, идущего по холмам Пафоса. Сейчас он стал молодым человеком, в расцвете лет.
— Кто послал тебя сюда, Лахгал? — резко спросил он.
Лахгал взглянул на спартанский лагерь, который только что показался у подножья низкого холма за поворотом тропы. Он сказал, не оборачиваясь:
— Павсаний, царь.
И пришпорил лошадь в галоп.
* * *
— Последний раз, когда я видел тебя, ты был еще ребенком. Сколько тебе сейчас лет, Лахгал?