– Ну, я говорила с Шэрон, и она сказала, что вы ищете секретаря, – начала я с легкой дрожью в голосе. Она кивнула, и я почувствовала себя немного увереннее. – А сейчас, после беседы с Эмили, Элисон и Шерил, я почувствовала, что знаю, какой человек вам нужен, и уверена, что отлично вам подойду, – продолжала я, припоминая слова Шерил. Ее это, казалось, позабавило, но она оставалась совершенно невозмутимой.
В ту минуту я начала страстно желать получить эту работу, – так люди жаждут вещей, которые не надеются иметь. Это было, конечно, совсем не то, что поступление на юрфак или публикации в университетском журнале. Это был настоящий вызов для моего жаждущего успеха сознания – еще и потому, что я была самозванкой, причем даже не очень искушенной. С той самой минуты, как ступила на порог «Подиума», я знала, что не гожусь на эту должность. Не теми, что нужно, были мои волосы и одежда, но самое главное – не той была моя жизненная позиция. Я ничего не знала о модельном бизнесе, да и не хотела знать. Нисколько. А значит, я должна получить эту работу. К тому же миллионы девушек готовы ради нее на что угодно.
Я отвечала на ее вопросы о моей жизни открыто и уверенно, чего сама от себя не ожидала. Бояться было некогда. Она вела себя достаточно любезно, и, как ни странно, ничего неприятного в ней я тогда не заметила. Небольшая заминка возникла, когда она спросила, какими иностранными языками я владею. Я ответила, что знаю иврит, она помолчала, прижала ладони к столу и проговорила ледяным тоном:
– Иврит? Я надеялась, вы знаете французский или хоть что-нибудь более полезное.
Мне почти захотелось извиниться, но я вовремя сдержалась.
– К сожалению, я совсем не говорю по-французски, но уверена, что с этим не будет никаких проблем.
Она сжала ладони.
– Здесь написано, что вы учились в университете Брауна.
– Да, э… я специализировалась по английскому языку, точнее, писательскому мастерству. Это всегда было моей страстью. – Что за пошлость! Неужели я не могла обойтись без слова «страсть»?
– Что касается вашей приверженности к писательству, не означает ли это, что вы мало интересуетесь модельным бизнесом? – Она глотнула какой-то шипучей жидкости из стакана и спокойно поставила его на место. Одного взгляда на стакан хватило, чтобы убедиться: эта женщина умеет пить, не оставляя отвратительных следов губной помады. Ее губы всегда безупречно накрашены, в любое время дня и ночи.
– Ах, ну конечно, я обожаю модельный бизнес, – отважно солгала я, – мне бы очень хотелось узнать о нем побольше, чтобы когда-нибудь иметь возможность писать о моде.
Где я только этого набралась? Инстинктивно я начала говорить чужие слова.
Так все и шло достаточно гладко, пока она не задала свой заключительный вопрос: какие журналы я обычно читаю? Я с готовностью наклонилась вперед и начала перечислять:
– Ну, я подписываюсь только на «Нью-Йоркер» и «Ньюс-уик», но нередко читаю «На слуху». Иногда «Тайм», но он слишком официален, а «Ю-эс ньюс» слишком консервативен. Еще, от нечего делать, я листаю «Шик», а с тех пор как я вернулась из-за границы, читаю все журналы о путешествиях и…
– А вы читаете «Подиум», Ан-дре-а? – перебила она, тоже наклоняясь вперед и глядя на меня еще внимательнее, чем прежде.
Это было так внезапно, так неожиданно, что я была застигнута врасплох. Я не лгала, не выкручивалась, даже не пыталась оправдаться:
– Нет.
Последовали десять секунд ледяного молчания, после чего она позвала Эмили и приказала ей проводить меня. Я поняла, что получила работу.
– Не очень-то похоже, что ты получила работу, – мягко сказал Алекс, поигрывая моими волосами, когда я, положив голову к нему на колени, отдыхала от всех треволнений дня.
Сразу после собеседования я поехала к нему в Бруклин: не захотела оставаться еще на ночь у Лили, к тому же мне необходимо было поделиться с ним всем, что со мной произошло.
– Я даже не знаю, зачем тебе это нужно, – продолжил он, немного помолчав.
– Ну, это, кажется, и впрямь очень заманчиво. Если эта девушка, Элисон, начинала как помощница Миранды, а теперь уже редактор, то мне бы это очень подошло. Дело того стоит.
Он очень старался показать, что на самом деле рад за меня. Мы встречались с первого курса, и я успела изучить каждое изменение его интонации, выражения лица и все его жесты. Вот уже несколько недель он работал в муниципальной средней школе в Бронксе и так уставал, что едва мог говорить по вечерам. Хотя его ученикам было всего по девять-десять лет, он был поражен их цинизмом. Ему внушало отвращение и то, как свободно они говорят об «отсосах», и то, что они знают не менее десяти жаргонных названий марихуаны, и то, как они хвалятся тем, что им удавалось украсть, и родственниками, не вылезающими из тюрем строгого режима. «Тюремные эксперты» – так начал называть их Алекс. «Любой из них сумел бы написать книгу о всех преимуществах отсидки в „Синг-Синге“ по сравнению с „Райкерз-Айлендом“, но не умеет ни читать, ни писать по-английски». Он пытался понять, чем может им помочь.
Я просунула руку под его майку и стала легонько поглаживать ему спину. Бедненький. Он выглядел таким несчастным, что я почувствовала себя виноватой, что досаждаю ему разговорами о своем собеседовании, но мне просто необходимо было с кем-то это обсудить.
– Я понимаю, что мне не светит никакой редакторской работы, но через несколько месяцев я начну писать, я уверена, – сказала я. – Ты ведь не думаешь, что я хватаюсь за что попало, раз собираюсь работать в журнале мод, правда?
Он сжал мою руку и прилег рядом со мной.
– Детка, у тебя чудесный, большой писательский талант, и я знаю, что у тебя получится все, чем бы ты ни занималась. И конечно же, ты не хватаешься за что попало. Это поможет тебе встать на ноги. Ты ведь говоришь, что, если поработаешь годик для «Подиума», тебе не придется три года надрываться где-то еще.
Я кивнула:
– Эмили и Элисон говорят, что это само собой разумеется. «Поработай годик на Миранду так, чтобы тебя не уволили, и она устроит тебя на любое место, на какое только пожелаешь».
– Чего же тогда колебаться? Серьезно, Энди, поработаешь с год и устроишься в «Нью-Йоркер». Ты ведь всегда этого хотела. И похоже, так ты добьешься этого быстрее всего.
– Ты прав, ну конечно, ты прав.