— Это было как-то связано со мной?
— Нет, это было связано только со мной. Ведь не ты закричал, а я.
— Тебе опять этого хочется? Вот прямо сейчас?
— Чего именно?
— Ну, если тебе опять захочется кричать, с чем это может быть связано?
— Джефф, это может быть связано с тем, что мне захочется кричать.
— И как ты думаешь, когда у тебя появится такое желание?
На этот вопрос она не ответила, чем не удивила ни себя, ни Джеффа. Она затоптала окурок подошвой «брэшера» и тоже стала развязывать шнурки, стряхивая на асфальт веточки папоротника.
«4 ч., вкл. обед в Гр., — записал он в походном блокноте. — Погода ясная». В правой колонке, под непрерывным столбцом красных «Л», прибавилась еще одна такая же буква. В ту ночь он засыпал, растянувшись на кровати по диагонали — и очень даже неплохо, подумалось ему. Наутро, во время завтрака, он полистал журнал «Пешие походы» и стал заполнять бланк для вступления в ассоциацию «Бродяги». Там говорилось, что вступительный взнос можно оплатить либо чеком, либо прямым списанием со счета. Немного поразмыслив, он выбрал прямое списание со счета.
Был еще только конец октября, но Фил вознамерился растопить камин яблоневыми поленьями, привезенными из деревни. Тяга в давно не чищенном дымоходе оказалась никудышной, и от этого в комнату то и дело приплывал ароматный дым. Мы в который раз обсудили и бонусы для банкиров, и постоянные трудности Обамы, и тот факт, что мэр Лондона, кажется, не списал автобусы гармошкой, а теперь едва ли не с облегчением переключились на новую столешницу Джоанны, изготовленную из массива клена.
— Нет, выглядит отлично и прослужит долго.
— Прямо как мы сами.
— Часто приходится смазывать?
— Формула успеха: в течение первой недели — каждый день; потом в течение месяца — раз в неделю; потом в течение года — раз в месяц, а дальше как получится.
— Похоже на формулу секса в браке.
— Дик, ты скотина.
— Неудивительно, что ты столько раз вступал в брак, дружище.
— Если уж на то пошло…
— Тебе не кажется, что это самое зловещее выражение в английском языке — «если уж на то пошло»?
— …не пора ли нам отчитаться о домашнем задании, полученном в прошлый раз?
— Домашнее задание?
— Вернувшись из гостей, покувыркаться в койке.
— А нам задавали? Не помню такого.
— Ой, замнем для ясности.
— Кстати, никто не возражает, если сегодня мы в порядке исключения введем мораторий на разговоры о сексе?
— Только с условием, что вы ответите на один вопрос. Согласны ли вы, что люди — присутствующие не в счет — врут о сексе больше, нежели о чем-либо другом?
— Разве это так?
— По неподтвержденным данным.
— Насколько я знаю, и по научно подтвержденным — тоже.
— То есть, по-твоему, участники опроса признавались, что солгали о сексе в предыдущем анкетировании?
— Ну, свидетелей же нету, правда?
— А если у них был доггинг?
— Доггинг?
— Неужели у вас в Штатах такое не практикуется, Ларри? Когда парочка занимается сексом в припаркованной машине или в общественном месте, где любой может подкрасться и поглазеть. Старый добрый английский обычай, как танец в костюмах Робин Гуда и его друзей.
— Ну разве что в Западной Виргинии…
— Все, мальчики, достаточно.
— Если вдуматься: почему мы должны верить, что опрошенные говорят правду?
— А как вообще узнать, что есть правда?
— Это возвышенно-философский вопрос?
— Скорее, низменно-практический. По большому счету. Как мы можем говорить о чем бы то ни было с полной уверенностью? Помню, однажды по радио какой-то знаток разглагольствовал о начале Второй мировой войны и пришел к выводу, что с уверенностью можно утверждать лишь одно: «Нечто имело место». У меня челюсть отвисла.
— Да уж. Если так рассуждать, недолго усомниться в уничтожении шести миллионов евреев. Или договориться до того, что фотографии высадки на Луну были фальшивкой, потому что на них, видите ли, заметна какая-то тень, которой якобы там быть не могло. Или что теракты одиннадцатого сентября были спланированы администрацией Буша.
— Только фашисты отрицают первое, и только параноики утверждают второе.
— А теракты одиннадцатого сентября не могли быть спланированы администрацией Буша по той простой причине, что они удались.
— Ларри неплохо ассимилировался: уже цинично острит на эту тему. Поздравляю.
— С волками жить…
— Нет, меня другое интересует: почему мы, не фашисты и не параноики, верим в то, во что верим?
— А во что мы верим?
— Да во все подряд, начиная с того, что дважды два — четыре, и заканчивая верой в Отца нашего небесного и в справедливое устройство мира.
— Но мы не верим в справедливое устройство мира и в Отца нашего небесного. Наоборот.
— Тогда почему мы считаем наоборот?
— Может, потому что сами нашли для себя решение, а может, потому что прислушались к специалистам.
— Но почему мы прислушиваемся к одним специалистам, а не к другим?
— Потому что мы им доверяем.
— А почему мы им доверяем?
— Ну, я доверяю Галилею больше, чем Папе Римскому, а потому верю, что Земля вращается вокруг Солнца.
— Однако мы доверяем не лично Галилею — по той простой причине, что никто из нас не читал доказательств его теории. Вот в чем загвоздка. Кому, чему мы доверяем — на самом деле мы доверяем посредникам-специалистам.
— Которые, возможно, даже более сведущи, чем Галилей.
— Вот парадокс. Читаем мы газету — и почти всему верим. Но при этом каждый опрос общественного мнения показывает, что журналистов считают людьми, не заслуживающими доверия. Их ставят на одну доску с агентами по недвижимости.
— Конечно, некоторые газеты врут. Но мы таких не читаем.
— Кто-то высказал гениальную мысль: любая фраза, начинающаяся словами «Один человек из пяти думает то-то или считает так-то» подозрительна по определению. А наибольшее подозрение вызывают фразы типа «Вероятно, как минимум один из пяти…»
— И кто же этот гений?
— Журналист какой-то.
— Вы читали, что пишут о камерах видеонаблюдения? В том смысле, что в Британии на душу населения их приходится больше, чем в любой другой стране мира? Это ни для кого не секрет, правда? Так вот, один журналист решил это опровергнуть: заявил, что это все чушь и паранойя, и привел доказательства — или, по крайней мере, попытался. Но мне лично он ровным счетом ничего не доказал, потому что он — из тех журналюг, с которыми я заведомо не согласен ни в одном вопросе. Поэтому я ему не поверил, хотя, возможно, он был прав. А позднее у меня возникли сомнения: не потому ли я ему не верю, что согласен и дальше жить в стране с самым большим количеством камер видеонаблюдения? А почему, собственно? Потому, что это дает ощущение безопасности, или потому, что я не против быть чуточку параноиком?