Дьюи-Мэтьюз в отличие от Вдовы был достаточно сведущ, чтобы защитить себя где только можно. Он турнул первую свою агентскую фирму, потому что те показались ему «шайкой жуликов»; он обзавелся страховкой stop-loss, ограничивающей потери; он самостоятельно вышел из одного синдиката, когда увидел, что они не умеют составлять бухгалтерские балансы, и предположил, что раз они не умеют составлять бухгалтерские балансы, так и страховую сделку они тоже заключить по-человечески не смогут; и он получил верный совет, когда проконсультировался насчет синдикатовLMX, — держаться от них подальше «в течение нескольких лет». Он разбирался в бухгалтерской кухне, мог прочитать финансовые документы так, как большинство «внешних» Имен и мечтать не смели, словом, вошел в этот рынок, по его выражению, «с широко открытыми глазами». Ну и какие суммы ему удалось заработать? Он смеется. «Ни единого гроша». Он понес убытки даже в первый год, а уж дальше… Он называет мне цифру по секрету. Потерял он отнюдь не гроши, а полноценные злотые. Ну так он сматывает удочки? Пока еще нет. «Рынок страхования функционирует восьми-десятигодичными циклами. Таким образом, теоретически в 93, 94 и 95-м должен пролиться золотой дождь. Если уж Ллойдз не может зарабатывать деньги, то о каком будущем вообще может идти речь?»
Один консервативный член парламента, выступая в Палате общин, назвал эпидемию денежных убытков среди ллойдовских Имен «ВИЧ верхушки среднего класса». Бестактно, пожалуй, но сравнение не лишено точности. Во-первых, есть момент — ключевой и обычно связанный с беспечностью, — когда у Имени случается с Ллойдз незащищенное финансовое сношение — причем он или она осознают принцип неограниченной ответственности. Во-вторых, проходит некоторое время, в течение которого дела идут самым блестящим образом — еще бы, вроде как платят тебе деньги ни за что ни про что. В-третьих, вы осознаете, что роковым образом проиграли, что жизнь ваша раз и навсегда изменилась и что отныне все прочие будут указывать на вас пальцем и без всякого сочувствия использовать вас как пример в спорах о нравственности. Ага, вот оно что случается с теми, кто хочет от жизни слишком многого / с жадинами / с теми, кто не задумывается о последствиях своих поступков / с теми, кто заслушивается пением сирен финансового сладострастия.
Обольщение и предательство. Вам начинают строить куры в тот момент, когда вы наиболее расслаблены: на поле для гольфа, в ванной после Уимблдона, за обеденным столом. «Заманивать они умеют потрясающе», — подтверждает Фернанда Херфорд. Клайв Фрэнсис, бывший майор королевской авиации, сказал мне: «Меня они подцепили лестью и наобещали с три короба». Я разговаривал с одной женщиной, которая вступила в Ллойдз потому, что ее брак дал течь, и один друг, банкир, внушил ей, что членство обеспечит ей финансовую независимость. (На сегодняшний день ее разоряли уже «четыре или пять раз» — она дважды минус-миллионерша.) Атавистическая притягательность Ллойдз для новых денег была не менее — если не более — велика, чем для старых. Бастер Моттрем говорит, что его «загипнотизировал ллойдовский миф». Дочь профсоюзного деятеля, женщина сугубо рациональная, призналась мне: «Я росла в муниципальном микрорайоне, а тут ты чувствуешь вкус успеха — когда становишься частью истеблишмента». На нормальном человеческом тщеславии в восьмидесятых играли с абсолютной беспощадностью.
Незащищенное финансовое сношение с Ллойдз случается на их, а не на вашей территории. В первую очередь агент сообщает потенциальному клиенту об условиях, на которых он или она присоединяется к организации. Воспоминания о консультации с агентом варьируются в прямой зависимости от последующего опыта Имени в Ллойдз. Из разговаривавших со мной те Имена, у кого дела шли хорошо — или по крайне мере не катастрофически, — вспоминают, что все разъяснялось им с надлежащей серьезностью; те, кто потерпел крушение, припоминают разве что веселую атмосферу, которая ретроспективно кажется им оскорбительной. Фернанда Херфорд сказала: «Безусловно, я поняла [идею неограниченной ответственности], но все это преподносилось с какими-то хиханьками-хаханьками». Бастеру Моттрему сказали, что неограниченная ответственность принадлежит к вещам допустимым чисто теоретически, «бывают, конечно, форс - мажорные обстоятельства, и на Лондон может метеорит упасть, но смешно ведь говорить об этом всерьез». Известной музыкальной деятельнице сказали: «Если в банке у вас есть Ј20 ООО, больше вам никогда не понадобится. И уж если вы такой человек, что уснуть не можете без своих денег под подушкой, так возьмите полис stop-loss, ограничивающий убытки». (Она и ее муж взяли двадцать девять таких полисов, и сейчас у них долгов Ј4 миллиона на двоих.) Вдова из Юго - Западных графств вспоминает, как ее улещивали в офисе агента Энтони Гуда: «Они сказали: «Вы ведь знаете, что сейчас вас будут про неограниченную ответственность предупреждать?», а я им: «Может, мне тогда дать задний ход, а то ведь мало ли что», так они заржали и говорят: «Эк куда хватили, матушка, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Мы тут напоролись на ураган Бетси, но с этим, считай, уже расплатились».
Подготовленное подобным образом Имя предстает перед Верховным Комитетом Ллойдз, где те же вопросы проговариваются еще раз. Верховный Комитет состоит из двух старших членов организации и секретаря-протоколиста — или, если вам больше по душе терминология Вдовы из Юго-Западных графств, троих «остолопов, из которых прямо на глазах песок сыплется». Сэр Питер Миллер, президент Ллойдз с 1984 по 1987-й, вспоминал в 1991-м слова, которые он произносил, когда принимал новых членов: «Для наглядности я использовал такой образ: вы отвечаете всем, вплоть до последнего пенни и фартинга, вплоть до запонок на вашей сорочке, и, если это была дама, я говорил буквально следующее, вплоть до, м-м-м, сережек в вашем ухе, моя дорогая». Эта фраза «вплоть до последней запонки» — известная ллойдовская формула, часть особой магии, особой сексуальности теоретически возможной потери, противопоставленной гораздо большей сексуальности почти несомненной прибыли. Большинство Имен, с которыми я разговаривал, припоминали либо эти слова, либо нечто подобное. Ни один не говорит, что понятие неограниченной ответственности было каким-либо образом утаено от него Верховным Комитетом. С другой стороны, мало кто помнит, чтобы эта церемония воспринималась как нечто большее, чем просто протокольная. Деловая женщина, которой чуть за тридцать и которую приняли в члены в двадцать пять в почетном одиночестве, вспоминала «этот идиотский трюк со застольем»: «Тебя напоили-накормили, и теперь ты сидишь и ждешь вместе со своим агентом, когда тебя пригласят. Все обставлено с большой помпой, как будто это великая честь, затем поднимаешься туда, все разодеты в пух и прах, ну и потом раз-раз — и все закончилось». Других Имен посвящали вложу группами — от двоих-троих до пары десятков и более. Клайв Фрэнсис, бывший майор ВВС, вспоминает момент, когда были произнесены сакральные слова «неограниченная ответственность». Запомнил он его потому, что его агент как раз пихнул его локтем и прошептал: «Им приходится это говорить». Да уж, ничего не попишешь, приходится. Прошло пятнадцать лет, и он должен более £2 миллионов.
Что мало кто из Имен, принятых в восьмидесятые, осознавал, так это что их вербовщику часто платили гонорар. Вы уверены, что тот малый, который опрокидывал за вашим столом, восхищался вашими фотографиями и в какой-то момент от избытка чувств пробормотал: «Старина, я бы мог замолвить за тебя словечко в Ллойдз», — не получал за свои услуги магарыч? Как же, как же, вам ведь предложили вступить в почтенный клуб, где все члены были в одной лодке, да? Однако ж позже Фрэнсис выяснил, что обеденному знакомцу, который умасливал его, отстегнули благодарственный чек на £3000. Другие зазывалы на комиссии могли получать годовую премию: например, по £500 за каждый год, в течение которого Имя оставалось в синдикате, куда его сцапали. Гонорары, разумеется, обсуждаются: я слыхал об одном вербовщике, который подкатывался к агенту и говорил: «У меня тут клиент наклевывается — жду ваших предложений?»