Я мог бы долго оставаться в гараже. Вскоре я обнаружил, что мои глаза привыкли к темноте, и понял, что всего в футе от меня стоит машина. Белая машина. Я прищурился, вспомнив, как промахнулся с машиной продавца, но тут увидел кое-что за задним сиденьем, возле изогнутого стекла. Опираясь на «плавник» машины, я придвинулся поближе. Это была ребячья бейсболка. Увидев улыбку «Кливлендского индейца», я повернулся и посмотрел на дом. В верхнем окне загорелся свет. Тут я испустил приглушенный крик и пустился наутек. Я и опомниться не успел, как оказался в лесу, несясь по колено в снегу.

Не знаю, как это случилось, но внезапно, придя в себя, я обнаружил, что стучу в заднюю дверь нашего дома. Отец открыл ее и поднял меня на руки.

— Все в порядке, — сказал он, и только тут я понял, как тяжело дышу.

Я стащил с головы капюшон и на мгновение защитился ладонью от яркого света.

— Я ходил тебя искать, — проговорил я чуть ли не сквозь слезы.

— Я знаю, — ответил он и сильнее прижал меня к себе.

Рядом с нами, на полу у входа в гостиную, спала мама, Мэри сидела, читая старую программку скачек, а Джим лежал, натянув на себя несколько одеял и глядя на меня. Его трясло от лихорадки, но он все же сказал:

— Отличная работа.

Я показал на Мэри:

— Ей лучше?

— Да, — ответил отец. — Она пропотела, и вся дрянь из нее ушла.

— Я ее выпотела, — сказала Мэри, оторвавшись от своей программки.

Джим рассмеялся.

Отец послал меня в ванную — снимать мокрую одежду, а сам поднялся в мою комнату и принес мне белье, носки, тапочки и две пижамы. Ноги у меня начали отходить и ужасно зачесались. Одевшись, я вышел в гостиную, где на диване перед елкой сидел отец. На кофейном столике стояли две рюмки и низенькая темная бутылка ликера «Драмбуи». Я сел рядом с отцом, и он налил в рюмки золотистую тягучую жидкость, а потом чиркнул спичкой и поднес ее к моей рюмке. На поверхности ликера заплясал голубой огонек. Отец несколько секунд смотрел на него, а потом сказал:

— А теперь задуй.

Я задул.

— Пусть постоит минуту, — посоветовал мне отец и отхлебнул из своей рюмки, потом закурил сигарету. — Не знаю, как тебе это удалось. Погодка — ого-го-го. Я уже собирался одеваться и искать тебя.

— А почему тебя так долго не было?

— Понимаешь, добрался я до Хаммонд. Там прошла уборочная машина, и я двинулся к магазинам. Прошел с полпути, голову вбок повернул — а там рука из снега торчит. Сначала я подумал, что мне показалось. Но потом подошел поближе, стал разгребать снег, а там — тело.

И отец еще раз отхлебнул из стакана.

— И что ты сделал?

— Ну, выкопал я его. Он замерз совсем. Весь твердый был — ну ровно как статуя. Наконец я перевернул тело — глаза у него потрескались, как стекло. И знаешь, кто это был?

— Кто?

Он показал в сторону улицы двумя пальцами, между которыми была зажата сигарета.

— Мужик с нашей улицы. Ну, ты его знаешь. С белками.

— Мистер Барзита, — сказал я и ощутил этот снег у себя на лице.

Я представил Барзиту — как он сидит под деревьями с ружьем на коленях, а глаза у него все потрескались — и потянулся к стакану с «Драмбуи». Глоток — и во рту у меня очутилась сладковатая расплавленная лава. Барзита превратился в конфетти.

— Так что сорвал он свою последнюю инжирину, — продолжил отец. — Ну, нашел я его, а значит, нужно было идти в магазин и там с таксофона звонить в полицию. Мне сказали, чтобы я вернулся и ждал у тела. Вот я и вернулся. Простоял там на холоде два часа. Наконец приехал полицейский, мы с ним отволокли тело на заднее сиденье его машины и отвезли в больницу. По пути туда мы забуксовали в снегу, и пришлось откапываться. А еще другим помогали, кто забуксовал. Вот такая канитель — одно на другое, одно на другое. Чего только у меня не спрашивали. Они решили, что бедняга пошел в магазин, а его в темноте, наверно, сшибла уборочная машина — у него шея была сломана. Когда все это закончилось, полицейский отвез меня назад. Мне ведь нужно было купить аспирин и еще кое-чего. Но по пути новая фигня — ему поступил вызов, так что он меня высадил у библиотеки. Вот так, одно к другому.

Отец встал и выключил свет, оставив только гирлянду на елке. Мы сидели молча, глядя на цветные колбочки. Я выпил только полрюмки «Драмбуи» и поставил ликер на стол.

— Ну, ты уже щурился в этом году? — спросил он.

Была у него такая фишка — щуриться, глядя на рождественскую елку в темноте. Мы оба пощурились некоторое время, потом я закинул голову и закрыл глаза.

— Ну хорошо, — сказал отец. — А сколько будет девятью девять?

Я притворился, что сплю, и услышал тихий голос Мэри из кухни:

— Восемьдесят один.

Он придет за тобой через канализацию

На следующий день, как только ему удалось пробиться, пришел рабочий и починил мазутную горелку. Слава богу, теперь можно было выбраться из кухни. Джиму стало лучше, только насморк у него еще не прошел. Мы с ним вышли на морозный воздух под яркое солнце, чтобы помочь отцу — который вечером уходил на работу — прокопать тропинку к улице и высвободить машины. Я искал случая поговорить с Джимом о том, что видел вчера, и вот наконец отец ненадолго зашел в дом.

— Ладно, с Барзитой я ошибся, — признал я, — но зато теперь я знаю, где живет мужик с белой машиной.

— Где?

Я рассказал о доме с гаражом у леса.

— Что, если это он убил Барзиту, а потом в метель выбросил тело на дорогу? — предположил Джим.

— Я об этом не подумал — просто понял, что был не прав.

— Если ты об этом не подумал, то так оно, наверное, и есть. Мы пройдем по лесу, и ты сможешь мне показать дом этого типа, только надо ждать, пока сойдет снег. Иначе он найдет нас по следам.

— А я ведь оставил следы.

— Будем надеяться, что их замело.

В дни, оставшиеся от рождественских каникул, мы катались на санках, играли с другими ребятами в снежки — стенка на стенку, а как-то раз я и Джим сходили на залив: отец Ларри Марча сообщил ему, что весь залив затянуло льдом. Джим сказал, что это у старика Марча мозги затянуло льдом, но мы все же отправились к заливу, а вокруг нас под зимним солнцем крутилась мелкая снежная крупа. На заливе были ледяные глыбы, возвышавшиеся над поверхностью на фут-другой. Местами лед горбился, а кое-где встречались ровные, чистые проплешины, и сквозь них можно было заглянуть в толщу воды. Если бы я не боялся провалиться, Джим дошел бы до самого Каптри-Айленда. Когда я сказал ему, что возвращаюсь на берег, он повернулся и проговорил:

— Я знаю, почему Мэри нам не помогает.

— Почему же?

— Они с Дедом сейчас не ведут подсчетов по скачкам. Дед мне сказал на днях, что ждет поросячьих бегов в Хайали. А пока скачек нет, ему и ставки делать не на что. Мэри наверняка считает, что у нее каникулы, как у Деда.