Тем же вечером мы, стоя перед Драным городом, спросили у Мэри, верна ли теория Джима. Она ничего не ответила — только подошла к щиту и принялась внимательно его разглядывать. Мы постояли некоторое время, потом Джим посмотрел на меня и покачал головой. Дотянувшись через плечо Мэри до бродяги, он взял фигурку и попытался всучить сестре. Но та оттолкнула его руку.

— Нет, — сказала она и оглядела щит.

Затем нашла белую машину, стоявшую у дома мистера Барзиты, взяла ее и опустила ровнехонько перед нашим домом.

— Когда? — спросил Джим.

— Сейчас, — ответила Мэри.

— Сейчас? — переспросил я.

— Прямо сейчас, — подтвердила она.

Джим уже несся по лестнице, а я старался не отстать от него. Мы подбежали к окну, выходящему на улицу, и стали вглядываться в темноту. Повсюду лежал снег, а в небе стояла полная луна.

— Вот черт, — сказал я и секунду спустя увидел свет фар.

Мимо дома медленно проползла белая машина. Когда ее задние огни скрылись из вида, Джим отошел от окна и сел на диван.

— Я тебе говорил, — сказал я.

Когда мы вернулись в подвал сообщить Мэри, что все правильно, она уже успела удалиться на свою половину. Мы услышали голос Микки. Потом миссис Харкмар сказала ему, что он на все вопросы ответил верно. Джим перевел взгляд на город.

— Бродяга бродяжничает, — сказал он.

— Кто?

— Эй, посмотри-ка, кого она тут переставила.

Джим показал на фигурку Чарли Эдисона — теперь она была в нашем заднем дворе.

— Это что значит? — спросил я, чувствуя, что Джим уловил нотку ужаса в моем голосе.

— Он придет за тобой через канализацию.

Я рассмеялся. Но позднее, когда свет в доме погас и я лежал в своей кровати, а Чарли прятался за открытой дверью моего шкафа, мне было вовсе не смешно. В ту ночь голос Чарли пробивался через стенания антенны. Три раза он прорывался сквозь этот шум — Чарли звал свою мать. Каждый раз, когда глаза мои почти смыкались, я слышал его.

Почему небо голубое

Снова начались занятия, и в начале урока по физкультуре Ходжес Стампер, здоровенный странноватый детина, подошел ко мне сзади, обхватил рукой за шею и придушил. Наш физкультурник Гриншоу стоял неподалеку, почесывая себе яйца, и смотрел на все это. Ходжес так стиснул мне горло, что я дышать не мог. Каблуком кроссовки я изо всех сил ударил Стампера в голень, он хрюкнул и отпустил меня. В уголках рта у Стампера были слюни, и он улыбался. Я крадучись отошел в сторонку и постарался как можно незаметнее пристроиться возле скамеек.

Наконец Гриншоу дунул в свой свисток и сказал нам, что на Новый год изобрел новый вид спорта — «Столкнуть с матов». Середина физкультурного зала была укрыта борцовскими матами. Гриншоу выстроил нас в шеренгу и попросил Джейка Харвида и Ларри Марча быть капитанами и составить команды. Я был выбран третьим, если считать с конца. Мои акции выросли в цене.

— Команды становятся по сторонам мата лицом друг к другу, — объяснил Гриншоу. — Я даю свисток, и вы ползете навстречу команде противника. Кто встанет — выходит из игры. Смысл в том, чтобы дотащить противника до края мата и заставить его любой частью тела коснуться деревянного пола. Кто коснулся — выходит из игры. А победивший может помогать своим оставшимся товарищам.

Он выстроил нас вдоль матов, указав место каждой команды, а потом закричал: «Положение на четвереньках!» — и мы встали, как нам было сказано. Гриншоу поднес свисток к губам, выждал секунд десять, а потом дунул. Мы двинулись вперед. Я полз, отыскивая глазами кого-нибудь из двух ребят послабее меня, и наконец увидел одного — мягкого и белого, как пастила. Он, словно в трансе, замер, стоя на коленях, а я устремился к нему.

Но прежде чем я добрался до противника, кто-то напал на меня сбоку. Я повернул голову — это был Хинкли. Он ухватился за мою ногу и принялся тащить. Я улегся на живот и попытался вцепиться пальцами в мат, но ничего не вышло — Хинкли волок меня. Он уже готов был опустить мою ногу на деревянные планки пола, когда я перевернулся на спину и, лягнув его, выкинул с мата. Я успел подняться вовремя, чтобы увидеть недоуменное выражение на лице Хинкли. Гриншоу дунул в свой свисток и показал Хинкли, что тот выбывает из игры.

Я повернулся лицом к самому центру зала — там разыгрывалось сражение. Наша команда сбросила на пол всех, кроме Стампера, который стоял, как гора, посредине всего этого, а ребята обступили его со всех сторон. Я присоединился к свалке. Стампер толкался, хрипел и плевался, но нас было слишком много на него одного. В конечном счете нам удалось свалить Стампера, и мы поволокли его к краю, как лилипуты — Гулливера. Я поднял взгляд и увидел, что Гриншоу с улыбкой глядит на нас. Голова Стампера нависала над деревянным полом, но нам никак не удавалось наклонить ее, и тогда пятеро ребят на счет «три» одновременно пригнули его голову так, что она громко треснулась о половицы. В тот день я еще два раза видел Стампера: один раз в уборной, а другой — когда пошел попить из фонтанчика. Он оба раза стоял, прислонившись к стене в коридоре, и оба раза спросил меня, не наступило ли еще время завтрака.

На уроке арифметики Крапп мучил нас делением в столбик, и в разгар его объяснений мы увидели в окно, как на бейсбольном поле словно из ниоткуда появился мистер Роджерс с воздетым вверх перстом. Крапп уставился на него так, словно тот был призраком. Бывший библиотекарь обходил бейсбольные базы, пробираясь через подтаявшие комья снега. Дойдя до второй, он остановился и поаплодировал себе. На третьей он показал «в безопасности» и повернулся лицом к ликующим болельщикам. На «доме» выросла небольшая ледяная горка. Роджерс добрался до ее вершины; сильный ветер дул ему в лицо. Потом на ноле появилась полицейская машина; мы встали и сгрудились у окон, словно смотрели кино. Крапп помалкивал. Из черно-белой машины с мигалкой вышли двое полицейских, взяли мистера Роджерса под руки и запихали на заднее сиденье, а он меж тем что-то говорил без умолку. Взревел мотор, и машина покатила к Канализационной горке.

Крапп велел нам сесть, закрыл учебник по арифметике и посмотрел на часы. До конца занятия оставалось пятнадцать минут. Он прошел за свой стол, взял стул, поднял его и медленно перенес на место перед классом, поставил и сел лицом к нам.

— А теперь до самого звонка я буду отвечать на любые вопросы, какие у вас есть. Можете спрашивать что угодно, кроме одного, — сказал он. — Не спрашивайте, почему небо голубое.

В классе воцарилась мертвая тишина. Я почувствовал, как все напряглись, словно одна сжавшаяся мышца. Никто не ждал от Краппа ничего хорошего. Он смотрел над нашими головами в какую-то точку на черной стене. Я так вперился в настенные часы, что видел движение минутной стрелки. Почти четверть часа полной тишины. Когда до конца оставалось четыре минуты, в мою голову пришел вопрос. Мне представился я, собственной персоной. Я поднял руку и спросил: «Где Чарли Эдисон?» Но на самом деле ничего такого не было. Наконец Ходжес Стампер поднял руку и спросил: