Доброта Брама, словно зеркало, показывает мне, в какое чудовище я превратился. Я видел, как мучительно было ему выслушивать откровения несчастной Герды, да еще в нашем присутствии. Но сочувствие к ее невыносимым страданиям и беспокойство за Стефана заслоняли его собственные переживания. Брам не осудил жену ни словом, ни жестом, а произошедшее между нею и Стефаном он принял как трагическую данность, готовый простить их обоих.
Не открывая двери, я проник в купе и тихо позвал его:
– Доктор Ван-Хельсинг!
Я ожидал, что моевнезапное появление напугает его, однако Брам был слишком погружен в свои переживания да и измотан физически. У него попросту не осталось сил на испуг. Он медленно оторвал взгляд от окна. Вряд ли созерцание унылого, сумрачного пейзажа приносило ему успокоение. Мыслями Брам был далеко отсюда: в спальне своего амстердамского дома, в который раз слушая рассказ жены о вторжении Жужанны. Понадобилось некоторое время, чтобы он вернулся в реальную действительность. Брам смотрел на меня и молча ждал.
Проклятый голод! Он накинулся на меня сразу же, как только я почувствовал запах Брама. Разум отказывался мне служить. В мозгу назойливо звенела только одна мысль: рядом со мной молодой, здоровый человек, полный свежей и сильной крови. Он слишком подавлен свалившимися на него бедами и утомлен бессонницей, поэтому вряд ли окажет серьезное сопротивление. Мы с ним одни, и никто нас не видит...
Моя слабость была минутной, и усилием воли я сумел ее подавить. Уверен, Брам ее заметил, но в его усталых глазах не появилось даже намека на страх.
Он глубоко вздохнул, будто надеясь вместе с воздухом исторгнуть из себя всю душевную боль, затем сказал:
– Мы сейчас не в той обстановке, чтобы соблюдать формальности, господин Дракул. Зовите меня Абрахам или Брам – так ко мне обращаются дома.
– Абрахам, я говорил вам, что тоже потерял сына и поэтому понимаю, насколько вам сейчас тяжело. Вы можете рассчитывать на мою поддержку.
Он молча отвернулся к окну. Я продолжал:
– Прежде чем мы доберемся до места назначения, нам нужно кое о чем поговорить. Первое и самое главное: вы должны научиться защищаться от существ, подобных мне. Вы – врач, вы привыкли верить в науку, и поэтому многие способы защиты покажутся вам странными, фантастическими и совершенно нелепыми. Поверьте: когда-то и я был таким же скептиком и, подобно вам, признавал только науку и здравый смысл.
– Просто скажите, что от меня требуется, – буркнул Брам, так и не желая поворачиваться ко мне.
Я рассказал ему обо всем, что знал и чему научился, вначале будучи испуганным смертным человеком, а затем став неумершим и попав в Шоломанчу. Я начал с азов: рассказал о защите, которую дают нательные крестики, потом я перешел к простым способам самопогружения в транс, объяснил, как сосредоточиваться, как удерживать мысли. Дальше я упомянул о необходимости окружать мысленные образы особой защитной сферой, которая служит надежной преградой для противника. Наконец, я растолковал ему, как себя вести, если кто-то будет пытаться погрузить в транс его самого, и как распознавать такие попытки.
Брам ответил, что знаком с теориями Франца Месмера [14] , но они не вызывают у него доверия. По его мнению, они годятся для цирковых фокусников, и не более того. С безапелляционностью современного врача (увы, я не впервые столкнулся с предстаителем этого племени и уже в который раз поразился свойственному им всем презрительному отношению к тому, что выходит за рамки медицинских теорий) Брам заявил, что неподвластен гипнозу. Я не стал тратить время на пустые споры.
"Абрахам", – не разжимая губ, мысленно позвал я и он послушно повернулся ко мне. Я мгновенно подчинил его своей воле. С возбуждением охотника, знающего, что добыча в его власти, я почти вплотную наклонился к Браму. Его лицо было совершенно изможденным, а зрачки настолько расширились, что их окружала теперь лишь узкая голубая каемка. Его дыхание стало медленным, поверхностным Брам откинулся на спинку мягкого дивана, его руки буквально лежали на сиденье. Он ждал моих повелений.
"Сейчас твоя жизнь и смерть находятся в моих руках", – мысленно произнес я, и это были не пустые слова. Показав ему свою слабость, я допустил серьезнейшую ошибку, ведь я был столь же беспомощен, как и Брам, – меня терзал жуткий голод. Я чувствовал тепло его тела, ловил волшебный аромат его кожи, слышал ритмичное биение сердца и пульсацию крови.
"А теперь, Абрахам, расстегни рубашку".
Это приказание вырвалось, минуя мой разум. Я зачарованно следил, как Брам послушно развязал галстук, затем расстегнул и снял крахмальный воротничок.
Обнажилась его белая кожа, под которой столько крови, ярко-красной свежей крови... Я стал наклоняться к нему: ближе, еще ближе, пока тепло шеи не коснулось моих губ. Доего горла оставалось не больше дюйма.
Меня отвлек резкий гудок паровоза, и это мгновение спасло нас обоих. Я попятился назад и оттолкнул молодого мужчину от себя. Наверное, мой толчок был излишне сильным: Брам ударился об угол и повалился на пол. Очки сползли на нос. В его мозгу не укладывалось то, что произошло и что могло произойти.
– Мы поговорим об этом позже, – быстро произнес я и, пока хватало сил, покинул купе.
Вечером! Вечером это непременно случится, если только я не смогу себя сдержать.
* * *
ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
23 ноября 1871 года
Становится все темнее и темнее. Мрачнее и мрачнее...
Я спал в своем одноместном купе, зная, что Аркадий ушел и до завтрашнего вечера я его не увижу. Правильнее будет назвать мой сон дремотой, тяжелой и беспокойной, да и она наступила не сразу. Недавний инцидент с Аркадием меня насторожил. Я и сейчас толком не понимаю, как все произошло. Очевидно, я утратил контроль над своей волей, а потом... потом начались эти странности. Едва ли их можно счесть галлюцинациями, вызванными переутомлением. Все было реальным. Даже слишком реальным.
Надо называть вещи своими именами: он едва меня не убил. Да, это так. И если Аркадий подвержен неуправляемым всплескам, каков же тогда Влад? Что ожидает Стефана и моего малыша? Хватит. Я опять измучаю себя мыслями и еще больше буду страдать от вынужденного бездействия.
Продолжаю. Итак, мне удалось заснуть. Не знаю, долго ли длилось это забытье, но в какой-то момент его прервал хриплый стон:
– Абрахам!
Я открыл глаза. Напротив меня, спрятав лицо в ладонях, сидел Аркадий. Он был в неописуемом отчаянии. С меня слетел весь сон. Я сел на постели. Сердце бешено заколотилось. Я не сомневался: он пришел сообщить мне страшную весть о гибели Яна или Стефана.