«Быть междоусобной войне», – размышлял Aмepoтк. Он видел, как ненавидят друг друга Хатусу и Рахимер. Кому-то из них придется умереть.

Он представлял, что произойдет, если в противоборство вступят войска. Обитатели районов, прилегающих к пристани, поднимут бунт. Он решил, что Норфрет с детьми должна покинуть город. Он отправит их на север, где они найдут убежище в храмах Мемфиса. Когда заговорят мечи, в Фивах не останется места правосудию.

– Господин Aмepoтк?

Из раздумий его вывел голос пажа, который стоял в дверях и махал ему рукой. В другой ситуации Амеротк счел бы такое обращение грубостью и отзываться бы не стал, но на него смотрели Рахимер и все остальные, и ему приходилось принимать решение. Если бы он покинул дворец, то обе стороны посчитали бы его своим врагом. Останься он взале, его бы отвергла Хатусу, а если он пойдет за пажом, Рахимер причислит его к сторонникам Хатусу. Амеротк взглянул на Омендапа. Командующий взглядом указал на дверь. Aмepoтк решительным жестом отодвинул стул и вышел из зала вслед за пажом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Амеротк шел за пажом по галерее. Огромные фрески по обеим сторонам рассказывали о славных победах Египта над врагами. Голубые с золотом колесницы мчались по телам поверженных нубийцев, ливийцев и воинов из страны Пунт. Охваченные ужасом, смотрели азиаты на триумф фараона и мощь египетской армии. По краю росписей шли восхваления.

«И простер он свою десницу. Он, золотой сокол Гора, налетел на врагов своих. Он сломал им шеи. Он расколол им черепа. Он взял их золото и сокровища. Он заставил дрожать землю пред именем своим».

Амеротку подумалось, не станут ли эти надписи эпитафией славе Египта. Фараон еще ребенок, дворцовый совет расколот, а теперь убийственная ненависть вспыхнула меж теми, кто правит Фивами.

Шедший впереди мальчик – слуга свернул направо и остановился. Стражи у дверей стояли во всем своем церемониальном блеске: их головы венчали красно-белые головные уборы; они были в бронзовых панцирях и кожаных схенти. Эти солдаты принадлежали к одному из отборных полков. В одной руке они держали щит, в другой – обнаженный меч. Паж шепнул что-то одному из стражей, после чего бронзовые двери отворились, и Амеротк в сопровождении все того же пажа вошел в личные покои Хатусу, где было прохладно и светло. Пастельные тона стен давали отдых глазам после обилия батальных сцен на фресках галереи. Воздух был густо пропитан запахами кассии и других благовоний, в сочетании с тончайшими ароматами цветов в горшках и венках, расставленных и развешанных вокруг. Обстановка не занимала много места. Привлекали красотой несколько золотых и серебряных статуэток. Кресла и стулья из полированного дерева украшала инкрустация черным деревом и слоновой костью.

Оставив Амеротка ждать, паж вышел через боковую дверь. Он попытался избавиться от сковывавшего его напряжения, рассматривая картины, где изображались рыбаки, забрасывающие сети в воды Нила, и обнаженные танцовщицы, стройные и гибкие, в густых, пышных париках. Колебание света создавало впечатление, что девушки грациозно движутся В своем нескончаемом танце под перезвон систр, хлопая в такт в ладоши.

– Господин.

Знакомый уже паж приглашал его войти. Амеротк последовал за ним и, переступив порог, едва сдержал возглас изумления. В маленькой комнате росписи на стенах оставались в тени, не различимые в свете двух ламп, установленных по сторонам большого, похожего на трон кресла под балдахином из золотой парчи. Восседавшая в нем Хатусу крепко сжимала подлокотники в форме рычащих леопардов. Ее ноги стояли на скамеечке, покрытой золотой парчой с изображением богини Маат, победно восседавшей на одном из ужасных демонов подземного царства. По обеим сторонам от Хатусу сидели Сененмут и Сетос.

Амеротк прекрасно понимал, что Хатусу выбрала именно эту комнату, чтобы создать впечатление ее собственной царской власти. Будь на ней голубая или двойная корона, а в руках – плеть и скипетр, она бы выглядела совсем как фараон, вершащий суд. Даже выражение лица ее изменилось: от мягкости и кокетства не осталось и следа. Ее глаза гневно сверкали, губы были яростно сжаты. Амеротк взглянул на Сетоса и преклонил колена. Он воздавал ей не больше почестей, чем полагалось, но в памяти его хранилось предостережение Омендапа. Хатусу ясно давала понять, что регентом должна стать она. А еще у него закралось подозрение, не хочется ли ей также стать и фараоном.

– Ваше Величество, вы посьшали за мной, ровным тоном проговорил Амеротк.

– Если не хотите, можете уйти, господин Амеротк!

В тоне Хатусу чувствовалось напряжение. Амеротк со вздохом поднялся и скрестил руки на груди. Во взгляде Сетоса читалось предостережение. Он едва заметно покачал головой, давая сигнал Амеротку следить за своими словами. Эти подсказки совершенно не понравились Амеротку.

– Я главный судья в Зале Двух Истин, – ответил он. – Я представляю правосудие фараона.

– Вы всегда были прямым и несгибаемым, как столб. – Теперь уже Хатусу улыбалась, сменив свою величественную позу на более непринужденную – Помните, Амеретк? Вы когда-то не…е…много заикались, – намеренно запинаясь, сказала она. – Не забыли?

– Я помню, как меня дразнили, Ваше Величество. Как не помнить. Вы и ваша любимица-кошка. Серая, как мне кажется, верно? Во взгляде ласка, но очень острые коготки. Иногда было трудно различить: где хозяйка, а где ее любимица.

Сетос тихо ахнул. Но Хатусу удивила его. Вместо вспышки гнева в глазах ее зажглись озорные огоньки.

– Вас всегда отличали резкость и прямота, Амеротк. От заикания вы избавились, но у вас все такое же непроницаемое лицо, вы по-прежнему пылаете страстью к Норфрет и сохраняете решимость следовать правде. Неужели вам все это никогда не надоедает?

– Ваше Величество, я воспитывался при дворе вашего отца, и если я испытываю нечто подобное, то у меня достаточно хорошие манеры, чтобы это скрывать.

Амеротк чувствовал, как в нем копится гнев, который мешает дышать. Ему хотелось пройтись и дать выход чувствам. В то же время он ощущал в себе какую-то детскую неопределенность: был ли он рассержен или просто испуган?

– Некоторые назвали бы вас дерзким, – подал голос Сененмут. Он сидел в ленивой позе, положив руку на кресло-трон, и так ласково его поглаживал, что у Амеротка закралась мысль, а не хочется ли приспешнику Хатусу самому сидеть там.

– Простите? – Амеротк склонил голову набок, делая вид, что не понимает слов Сененмута.

– Господин Амеротк, – повторил он, – некоторые назвали бы вас дерзким.

– В таком случае, многие бы сказали, что между нами много общего.

Хатусу со смехом вскочила со своего трона. Она подошла к Амеротку и прижалась к нему. В полумраке комнаты Амеротку показалось, что они перенеслись в прошлое, он снова молод и его дразнит маленький бесенок из семейства фараона. Она так прижалась к нему, что он чувствовал запах ее пота, ароматы дорогих мазей и масел, которые источали ее одежды и тело. Поцеловав его в щеку, Хатусу вернулась на свой трон. Она сидела, сутулясь, не довольно поджав губы.