Миссис Робертс передавала вести около получаса. Джордж замечает, что люди в партере поднимаются с сидений. Но теперь они не претендуют на ушедшего родственника и не встают все разом приветствовать духовные образы былых любимых. Они выходят из зала. Может быть, появление Эмили Уайлдинг Дэвисон и для них оказалось последней соломинкой. Быть может, они пришли сюда как поклонники жизни и творчества сэра Артура, но отказываются и дальше принимать участие в этом публичном фокусе-покусе. Тридцать, сорок, пятьдесят человек встали и решительно направляются к выходам.
— Я не могу продолжать, когда все эти люди уходят, — объявляет миссис Робертс. Тон у нее обиженный, но также и нервничающий. Она делает несколько шагов назад. Кто-то где-то подает сигнал, и огромный орган за сценой внезапно испускает оглушающий трубный звук. Должен ли он замаскировать шаги уходящих скептиков или означает конец собрания? Джордж смотрит на женщину справа в поисках руководства. Она хмурится, возмущенная тем, как помешали медиуму. Что до самой миссис Робертс, она опустила голову, обхватила себя руками, игнорируя эти помехи, нарушающие хрупкую линию связи с миром духов, которую ей удалось установить.
И затем произошло то, чего Джордж уж никак не ожидал. Орган внезапно замолкает в середине гимна, миссис Робертс раскидывает руки, поднимает голову, уверенно идет к микрофону и звенящим полным страстности голосом восклицает:
— Он здесь! — И снова: — Он здесь!
Идущие к выходам останавливаются, некоторые возвращаются на свои места. Но в любом случае они уже забыты. Все сосредоточенно смотрят на сцену, на миссис Робертс, на пустое кресло с надписью на картоне поперек его. Взрыв органной музыки мог быть призывом ко вниманию, прелюдией именно этого мгновения. Весь зал безмолвен, смотрит, ждет.
— Сначала я увидела его, — говорит она, — во время двух минут молчания.
— Он был здесь, сначала стоял позади меня, хотя и в стороне от других духов.
— Я видела его четко. Он был в смокинге.
— Он выглядел так, как выглядел все последние годы.
— Нет никаких сомнений. Он был вполне готов к переходу.
Пока она делает паузы между этими краткими драматическими утверждениями, Джордж всматривается в семью сэра Артура на сцене. Все они за одним исключением смотрят на миссис Робертс, зачарованные ее сообщениями. Только леди Конан Дойль не повернулась. С такого расстояния Джордж не видит выражения ее лица, но ее руки скрещены на коленях, ее плечи развернуты, ее осанка прямая, голова гордо поднята — она глядит над присутствующими в дальнюю даль.
— Он наш великий защитник и здесь, и на той стороне.
— Он уже совершенно способен к демонстрации. Его переход был мирным, и он был вполне к нему готов. Не было ни боли, ни смятения его духа. Он уже начинает трудиться для нас там.
— Когда я только увидела его в те две минуты молчания, это был лишь проблеск.
— Ясно и четко я его увидела, когда передавала вести.
— Он подошел и встал позади меня и ободрял, пока я выполняла свою работу.
— Я снова узнала этот чудесный ясный его голос, в котором нельзя ошибиться. Он держался как джентльмен, каким был всегда.
— Он с нами все время, и барьер между двумя мирами не более чем временный.
— В переходе нет ничего страшного, и наш великий защитник доказал это, появившись здесь среди нас сегодня.
Женщина слева от Джорджа наклоняется через плюшевую ручку кресла и шепчет:
— Он здесь.
Несколько человек теперь на ногах, словно чтобы лучше видеть сцену. Все сосредоточенно смотрят на пустое кресло, на миссис Робертс, на семью Дойлей. Джордж чувствует, что снова захлестнут каким-то массовым чувством, которое превосходит, превозмогает молчание. Он больше не испытывает страха, который пережил, когда думал, что его отец пришел за ним, или скепсиса, вызванного явлением Эмили Дэвисон. Вопреки себе он чувствует своего рода осторожное благоговение. Ведь в конце-то концов, речь идет о сэре Артуре, о том, кто охотно применил свои детективные способности ради Джорджа, о том, кто рисковал своей репутацией, чтобы спасти репутацию Джорджа, о том, кто помог вернуть ему отнятую у него жизнь. Сэр Артур, человек высочайшей честности и ума, верил в явления того рода, свидетелем каких только что был Джордж; в такой момент со стороны Джорджа было бы бессовестно отречься от своего спасителя.
Джордж не думает, что теряет рассудок или здравый смысл. Он спрашивает себя: а что, если в происходившем была та смесь правды и лжи, которую он определил раньше? Что, если мелодраматичная миссис Робертс помимо собственной воли действительно приносила вести из далеких краев? Что, если сэр Артур в какой-либо форме и в каком-либо месте, где бы он ни находился, вынужден, чтобы войти в контакт с материальным миром, использовать в качестве передатчиков тех, кто частично прибегает к шарлатанству? Не будет ли это объяснением?
— Он здесь, — повторяет женщина слева от него тоном нормального разговора.
Затем эти слова подхватывает мужчина в десятке кресел от них.
— Он здесь.
Два слова, сказанные обычным тоном, слышные лишь в нескольких футах. Но воздух в зале настолько заряжен, что они будто магически усиливаются.
— Он здесь, — повторяет кто-то на галерее.
— Он здесь, — откликается женщина внизу в партере.
Затем мужчина в заднем ряду бенуара внезапно гремит голосом проповедника-сектанта:
— ОН ЗДЕСЬ!
Джордж инстинктивно опускает руку к своим ступням и вытаскивает бинокль из футляра. Прижимает окуляры к очкам и пытается настроить его на сцену. Большой и указательный пальцы нервно покручивают за нужный фокус то туда, то сюда, а затем все-таки находят золотую середину. Он рассматривает медиума в экстазе, пустое кресло и семью Дойлей. Леди Конан Дойль с момента объявления о присутствии сэра Артура хранит все ту же позу — прямая спина, расправленные плечи, поднятая голова — и смотрит куда-то с — замечает теперь Джордж — чем-то вроде улыбки на губах. Золотоволосая кокетливая молодая женщина их краткого знакомства стала более темноволосой с осанкой матроны; он ее видел только рядом с сэром Артуром, как и сейчас утверждает она. Он двигает биноклем взад-вперед — на кресло, на медиума, на вдову. Он замечает, что дышит часто и хрипло.
Прикосновение к его правому плечу. Он опускает бинокль. Соседка покачивает головой и говорит мягко:
— Так вы его не увидите.
Она его не упрекает, а просто объясняет положение вещей.
— Увидеть его вы можете только глазами веры.
Глаза веры. Глаза сэра Артура, когда они встретились в «Гранд-Отеле» на Чаринг-Кросс. Он поверил в Джорджа, так не должен ли сейчас Джордж поверить в сэра Артура? Слова его защитника: «Я не думаю, я не верю, я ЗНАЮ». От сэра Артура исходило завидное утешающее чувство уверенности. Он знал то, что знал. А что он, Джордж, знает? Знает ли он, в конце концов, хоть что-то? Какую сумму знаний он обрел в свои пятьдесят четыре года? По большей части он прожил жизнь, учась и ожидая объяснений. Чужой авторитет для него всегда был важен. Есть ли у него собственный авторитет? В пятьдесят четыре года он думает о многих вещах, верит в кое-какие, но может ли он претендовать, что действительно что-то знает?