— Вы запираете на ночь дверь спальни?
Отец Джорджа, видимо, удивился, что ему вновь задают вопрос, на который он уже ответил. И помедлил дольше, чем могло показаться естественным. Затем он сказал:
— Да.
— И отпираете ее утром?
Вновь неестественная пауза.
— Да.
— И куда вы кладете ключ?
— Ключ остается в замке.
— Вы его не прячете?
Священник посмотрел на мистера Дистернала так, будто он был нахальным школьником.
— С какой стати мне его прятать?
— Вы никогда его не прячете? И никогда не прятали?
Отец Джорджа посмотрел на мистера Дистернала в полном недоумении.
— Я не понимаю, почему вы меня спрашиваете об этом.
— Я просто пытаюсь установить, всегда ли ключ остается в замке.
— Но я уже это сказал.
— Всегда остается на полном виду? Никогда не прячется?
— Но я уже это сказал.
Когда отец Джорджа давал показания в Кэнноке, вопросы были прямолинейными, и скамья свидетелей вполне могла сойти за церковную кафедру, с которой священник свидетельствует о существовании Бога. Теперь под пыточным допросом мистера Дистернала он — а с ним и весь мир — начинал казаться менее непоколебимым.
— Вы сказали, что ключ скрипит, когда его поворачивают в замке.
— Да.
— Это недавнее изменение?
— Какое недавнее изменение?
— Что ключ скрипит в замке. — Тон обвинителя был тоном человека, помогающего старику перебраться через перелаз. — Он всегда скрипел?
— Насколько я помню.
Мистер Дистернал улыбнулся священнику. Джорджу эта улыбка не понравилась.
— И за все это время, насколько вы помните, никому не пришло в голову смазать замок?
— Нет.
— Могу ли я спросить вас, сэр, и вопрос может показаться вам незначащим, но почему никому ни разу не пришло в голову смазать замок?
— Полагаю, это не казалось важным.
— Не из-за недостатка масла?
Священник неблагоразумно не сдержал раздражения.
— О наших запасах масла вам лучше спросить мою жену.
— Возможно, я так и поступлю, сэр. А этот скрип — как бы вы его описали?
— О чем вы говорите? Скрип как скрип.
— Это громкий скрип или негромкий скрип? Можно ли его, например, сравнить с писком мыши или поскрипыванием амбарной двери?
Сапурджи Идалджи выглядел так, будто провалился в подвал бессмыслиц.
— Полагаю, я могу его охарактеризовать как громкий скрип.
— Тем более удивительно, что замок не смазали. Но пусть так. Ключ скрипит громко один раз вечером, один раз утром. А в других случаях?
— Я вас не понимаю.
— Я имею в виду, сэр, случаи, когда вы или ваш сын покидаете спальню ночью.
— Ни он, ни я ночью из нее никогда не выходим.
— Ни он, ни вы никогда из нее ночью не выходите. Насколько я понимаю, вы… спите таким образом уже шестнадцать-семнадцать лет. И вы говорите, что за все это время ни он, ни вы ночью из спальни не выходили?
— Нет.
— Вы совершенно в этом уверены?
И опять длинная пауза, словно священник пробегал в уме все эти годы ночь за ночью.
— Настолько уверен, насколько возможно.
— И вы помните каждую ночь?
— Я не вижу смысла в этом вопросе.
— Сэр, я не прошу вас увидеть его смысл. Я просто прошу, чтобы вы на него ответили. Вы помните каждую ночь?
Священник обвел глазами зал, будто ожидая, что кто-то спасет его от этих идиотических расспросов.
— Не больше, чем кто-либо другой.
— Именно так. Вы дали показание, что спите чутко.
— Да, очень. Я легко пробуждаюсь.
— И, сэр, вы показали, что поворот ключа в замке вас разбудил бы?
— Да.
— Вы не замечаете противоречия в этом утверждении?
— Нет, не замечаю.
Джордж видел, что его отец начинает теряться. Он не привык, чтобы его слова ставились под сомнение, пусть даже со всей любезностью. Он выглядел старым и раздраженным и отнюдь не хозяином положения.
— В таком случае разрешите я поясню. За семнадцать лет никто ночью из этой комнаты не выходил. То есть — согласно вашему утверждению — никто ни разу не повернул ключа, пока вы спали. Так как же вы можете утверждать, что поворот ключа вас разбудил бы?
— Сколько ангелов танцует на острие иглы. Я имею в виду, что меня будит малейший шум. — Но прозвучало это скорее ворчливо, чем категорично.
— Вас ни разу не будил поворот ключа?
— Нет.
— Так что вы не можете поклясться, что этот звук разбудил бы вас.
— Я могу только повторить то, что уже говорил. Меня будит малейший шум.
— Но если вас ни разу не будил звук повернутого в скважине ключа, это не исключает, что ключ был повернут, а вы не проснулись?
— Как я сказал, этого никогда не случалось.
Джордж наблюдал за своим отцом как любящий тревожащийся сын, но еще и как практикующий солиситор, и как растерянный подсудимый. Его отец держался плохо. Мастер Дистернал подкапывался под него то с одной, то с другой стороны.
— Мистер Идалджи, в своих показаниях вы указали, что проснулись в пять часов и больше не засыпали, пока вы и ваш сын не встали в шесть тридцать?
— Вы сомневаетесь в моем слове?
Мистер Дистернал не проявил удовольствия при этих словах, но Джордж знал, что он его ощутил.
— Нет, я просто прошу подтверждения тому, что вы говорили прежде.
— В таком случае я подтверждаю это.
— А не может быть, что вы снова заснули между пятью и шестью тридцатью и проснулись позднее?
— Я уже говорил, что нет.
— Вам когда-нибудь снится, что вы проснулись?
— Я вас не понял.
— Вы видите сны, когда спите?
— Да, иногда.
— И иногда вам снится, будто вы проснулись?
— Не знаю. Не помню.
— Но вы согласны, что людям иногда снится, будто они проснулись?
— Я никогда об этом не думал. Мне не представлялось важным то, что снится другим людям.
— Но вы положитесь на мое слово, что другим людям действительно снятся такие сны?
Священник теперь выглядел точно отшельник в пустыне, подвергающийся соблазну, суть которого он не может понять.