До того как я начал читать роман, один французский приятель сделал мне неожиданное предупреждение: «Там есть эпизод, в котором рассказчик, его подруга и еще одна женщина занимаются сексом втроем в бане центра талассотерапии в Динаре. Так вот, я был там, — добавил он еще более твердо, — и это просто невозможно». Он не формалист, поэтому его подход меня удивил. Но сейчас я вполне понимаю приятеля. Литературная дерзость — предприятие очень рискованное: она должна, как «Элементарные частицы», заставить вас положить руки за спину, взяться за уши и за голову и повести так, убеждая силой слова и энергией отчаяния. Она не должна оставлять время на реакции, вроде «Погоди, это не так!», или «Люди ведь не настолько плохие», или даже «На самом деле я хотел бы обдумать этот пункт». «Платформа», строящаяся в большей степени на мнениях и их отголосках, а также на провокационных моментах, чем на тщательном повествовании, позволяет таким вопросам возникать в голове читателя слишком часто. Таков ли на самом деле секс? Такова ли любовь? Таковы ли мусульмане? Таково ли человечество? Депрессия у Мишеля или ею полон мир?
Камю, создавший в начале творчества образ Мерсо, самого недовольного персонажа в послевоенной литературе, в конце карьеры написал «Первого человека», где с огромной наблюдательностью и сочувствием изображена жизнь обычных людей. Куда менее вероятно, что Уэльбеку когда-либо удастся очиститься от греха отчаяния.
Стоит нам зайти на веб-страницу ресторана «L’Huоtriиre» (того, что находится во Франции по адресу 3 rue des Chats Bossus, Lille) и кликнуть на «перевести на английский», как потревоженный автоматический переводчик бойко переведет каждое слово вплоть до адреса. Причем в последнем будут фигурировать «3 уличных кота». Безусловно, перевод — слишком ответственное задание, чтобы полностью доверить его машине. Но тогда какому человеку можно его поручить?
Представьте, что вам впервые предстоит прочесть великий французский роман, однако сделать это вы можете только на родном языке. А книге более полутора веков. Какие у вас будут ожидания, требования, пожелания? Невыполнимые, конечно. Но что значит «невыполнимые»? Прежде всего, вам наверняка захочется прочесть эту книгу не как «перевод». Вы захотите прочесть ее так, словно она изначально была написана на английском языке, причем не кем-нибудь, а истинным знатоком Франции. Вы захотите, чтобы текст читался ровно и плавно, ведь он должен скрупулезно передавать все мельчайшие детали, служить скорее толкованием романа, нежели самим романом. Вы захотите, чтобы он вызывал у вас те же реакции, что и у французского читателя (однако вы бы не стали отказываться от разумного дистанцирования и от удовольствия познакомиться с другой культурой). А тот французский читатель — кто он? Человек конца 1850-х или начала 2010-х годов? Захотите ли вы, чтобы роман производил первоначальный эффект или носил отпечаток последующей истории французской художественной литературы, включая то влияние, которое оказал на нее этот самый роман? В идеале, вам бы захотелось понимать реалии другой эпохи — например, к чему относится Trafalgar pudding, Ignorantine friars или Mathieu Laensberg — и при этом не бегать глазами вниз-вверх, от текста к комментариям и обратно. Наконец, если вы хотите читать книгу на английском языке, какой вариант английского вы бы предпочли? Попросту говоря, что для вас предпочтительнее: чтобы на первой же странице текста брючки школьника Шарля Бовари были высоко подтянуты на британских помочах (braces) или чтобы его штаны были вздернуты на американских подтяжках (suspenders)? Выбор того или иного варианта, безусловно, предрешит общую окраску.
Так что нам остается только вообразить переводчика своей мечты: это человек, который, несомненно, восхищается романом и его автором, сочувствуя при этом героине; возможно, этим переводчиком должна стать женщина (она успешнее поможет нам разобраться в интимных отношениях той эпохи), которая превосходно владеет французским и еще лучше — английским, а возможно, и немного переводит с английского на французский. Затем следует сделать решающий выбор: переводчица должна принадлежать к той эпохе или к нынешней? Это современница Флобера или наша с вами? Недолго поразмыслив, мы, скорее всего, проголосуем за современницу Флобера, англичанку, чья проза по определению будет лишена анахронизмов и прочих режущих слух стилистических несуразностей. И если она все же принадлежит к той эпохе, то почему бы нам не представить, что ей помогает сам автор? Разовьем эту мысль: переводчица не только знакома с автором, но и живет с ним под одной крышей, имея возможность приобщиться как к его разговорному французскому, так и к письменному. Они могут работать над текстом бок о бок, сколько потребуется. А теперь доведем рассуждение до логического конца: переводчица-англичанка становится возлюбленной автора-француза — ведь недаром говорится, что учить язык лучше всего через постель.
И оказывается, некогда наша мысль была реальностью! Первый известный перевод «Мадам Бовари» основан на чистовой рукописи пера Джульетты Герберт, которая с 1856 по 1857 год была гувернанткой племянницы Флобера Каролины. Вполне возможно, что Джульетта состояла в близких отношениях с Гюставом; во всяком случае, она точно давала ему уроки английского. «Через полгода я буду свободно читать Шекспира», — похвалялся он; вместе они перевели на французский «Шильонского узника» Байрона. (Еще в 1844 году Флобер заверял своего друга Луи де Корменэна, что перевел на английский «Кандида».) В мае 1857 года Флобер писал Мишелю Леви, парижскому издателю, что «перевод на английский, который меня полностью устраивает, создается под моим наблюдением. Если Англия и увидит перевод моей книги, пусть это будет именно означенный перевод и никакой другой». Пройдет пять лет, и писатель назовет работу Джульетты Герберт «шедевром». Но к этому времени ее перевод — да и она сама — станет исчезать из мира литературы. Хотя Флобер просил Леви познакомить Джульетту с каким-нибудь английским издателем и не сомневался в том, что тот обратился по этому поводу в издательство «Ричард Бентли и сын», в архивах Бентли подобного письма из Парижа найдено не было (возможно, потому что Леви втайне не одобрял подобную затею и не стал способствовать ее выполнению). Следы этой рукописи, как, собственно, и самой переводчицы стали теряться в литературных недрах, пока в 1980 году Джульетта Герберт не воскресла в романе Гермии Оливер «Флобер и английская гувернантка».
Итак, британскому читателю пришлось ждать первого издания перевода «Мадам Бовари» еще три десятилетия — до 1886 года, когда прошло уже шесть лет после смерти автора. И снова перевод сделала женщина, Элеонора Маркс-Эвелинг (по иронии судьбы — дочь Карла Маркса; Флобер язвительно относился к Коммуне). Женщине принадлежит и самый свежий перевод, вышедший из-под пера американской писательницы, автора коротких рассказов и переводчицы Пруста — Лидии Дэвис. Эти два перевода отделены друг от друга не менее чем девятнадцатью другими вариантами, большинство из которых выполнены мужчинами. Самые известные — переводы Фрэнсиса Стигмюллера и Джерарда Хопкинса; и хотя Стигмюллер сам немного сочинял, например, детективные романы (под псевдонимом Дэвид Кит), Дэвис — бесспорно лучший автор художественных произведений из тех, кто когда-либо переводил «Мадам Бовари». Это обстоятельство добавляет еще один вопрос к нашему списку: вам бы хотелось, чтобы великий роман был переведен хорошим писателем или посредственным? Не такой уж праздный вопрос, как может показаться. Наш идеальный переводчик должен быть писателем, способным подчинить себя тексту и личности более великого писателя. Писатели-переводчики с собственным стилем и мировоззрением могут прийти в негодование от вынужденного самоотречения; с другой стороны, замаскировать себя под другого автора значит проявить воображение, что, наверное, легче сделать более опытному писателю. Поэтому, хотя Рик Муди и говорит нам, что Лидия Дэвис — «лучший стилист-прозаик в Америке», а о Джонатане Франзене — что «мало кто из ныне живущих писателей может заставить слова на бумаге звучать громче», становится ли «Мадам Бовари» от этого более подходящей для перевода крупнейшего стилиста-прозаика XIX века с французского на американский английский XXI века? Рассказы Дэвис, обычно объемом от двух-трех строк до двух-трех страниц, глубиной и масштабом определенно отличаются от творчества Флобера; у нее можно найти как иронические зарисовки и возвышенные фантазии, так и меткий двухстрочник; если в них и пробивается французское влияние, то более позднего этапа (так, рассказ Дэвис «Гонка терпеливых мотоциклистов», как представляется, отсылает к Альфреду Жарри). Ее собственная жизнь явно просвечивает в некоторых рассказах, в то время как эстетика Флобера, как известно, построена на самоотречении. С другой стороны, творчество Дэвис отмечено такими изысканными флоберовскими приемами, как компрессия и ирония, а также изощренным чувством меры. И если Флобер с его инаковостью и исключительным упорством является «писателем в квадрате», то, как сказал мне недавно один американский писатель-романист, Дэвис — «писательница в кубе». Потрясающая ирония, которую, пожалуй, по достоинству оценил бы и сам Флобер, заключалась в том, что ее переводу «Мадам Бовари» выпала честь выходить в свет по частям в журнале «Плейбой», причем заголовок на обложке кричал: «Самый скандальный роман всех времен». Рекламный проспект американского издательства «Викинг Пресс» назвал Эмму «истинной отчаянной домохозяйкой» — каким бы насмешливым ни было это определение, оно не так уж далеко от истины. У романа «Мадам Бовари» — множество характеристик: эталон художественной структуры, вершина реализма, осквернитель романтизма, комплексное исследование крушения судьбы, но это также самый первый великий роман с эффектом пьесы Равенхилла «Шоппинг & Fucking».