Я с силой сжала его руку.
— Не важно. Важно только то, что твои хозяева тобой недовольны. Ты в опасности. Нам придется уехать. Ты, я и Маттео… Нам придется покинуть Флоренцию. Оставаться здесь больше нет причин.
— Ты никогда не была в безопасности. — Отец взглянул на меня снизу вверх глубоко запавшими глазами.
— Я знаю. Но теперь и над тобой сгустились тучи. — Я опустилась на колени рядом с ним, не выпуская его руки.
— Ты думаешь, я не хотел уехать? Много лет тому назад, после смерти твоей матери, я подумывал отвезти тебя к моему брату Джованни в деревню. Я думал, там нас ждет покой. Но они обо всем узнали. Подослали в дом к брату головореза, пригрозившего ему ножом, точно так же поступили и со мной. Они следят за нами. Даже сейчас, когда я провожу тебя к карете, Клаудио будет вглядываться в твое лицо и если заметит, что ты расстроена, то обо всем донесет своему хозяину, Франческо. — Он прерывисто вздохнул. — Есть вещи, о которых я не могу тебе рассказать, понимаешь? Вещи, о которых тебе нельзя знать, потому что Клаудио и Франческо сразу все поймут по твоим глазам. Потому что ты можешь поступить опрометчиво и подвергнуть опасности всех нас. Даже Маттео.
Я засомневалась.
— Не думаю, что Франческо позволил бы кому-то причинить вред Маттео.
Мой муж проявлял искреннюю любовь к малышу. Я должна была в это верить, чтобы не сойти с ума.
— Взгляни на него, — сказал отец, и я в первую секунду не поняла, о ком он говорит. — Он все еще малыш, но даже я способен увидеть в его личике черты настоящего отца Маттео!
Я окаменела от пронзившей меня боли.
— А когда ты смотришь на меня, то чье лицо ты видишь?
Он посмотрел на меня с любовью и мукой.
— Я вижу лицо гораздо более красивое, чем мое… — Он притянул мою руку к губам и поцеловал, потом поднялся и увлек меня за собой. — Наплевать, если они станут угрожать мне. Другое дело — ты и ребенок… Но я что-нибудь придумаю. У них повсюду шпионы — во Флоренции, Милане, Риме… Но я найду для нас где-нибудь безопасное место. А пока ни с кем не говори об этом. Ни слова. Мы обсудим все еще раз при первой возможности. — Он задумался на секунду, а потом спросил: — Кто-нибудь видел, как Дзалумма приходила поговорить со мной? — Я покачала головой.
— Клаудио был дома. Мы всем сказали, что она идет в аптеку по моему поручению.
Объяснение выглядело вполне правдоподобным, аптекарская лавка находилась на той же самой улице, что и магазинчик отца.
Он кивнул, обдумывая мой ответ.
— Хорошо. Тогда скажешь всем, что Дзалумма, проходя мимо, узнала, что я заболел и ушел домой — и тогда ты приехала меня навестить. Убедись, чтобы Дзалумма ничего не перепутала, а говорила точно так. А теперь изобрази радость, что повидалась со мной и узнала, что ничего опасного нет.
Неожиданно он сжал меня в крепком объятии. Я тоже его обняла. Пусть я не родня ему по крови, но он был моим отцом в большей степени, чем любой другой мужчина.
Потом отец отстранился и, сделав усилие над собой, заговорил беспечным тоном:
— А теперь улыбнись. Улыбнись и радуйся ради Маттео, ради меня. Улыбнись и будь веселой, когда Клаудио посмотрит на тебя и когда ты поедешь домой, потому что в том доме нет никого, кому бы ты могла доверять.
Я кивнула, поцеловала его в щеку и позвала Дзалумму. Когда она пришла, подгоняя малыша Маттео, я сообщила ей, что оставаться с Франческо нам придется совсем недолго, но пока мы должны изображать радость.
Вот так мы и направились к карете, Дзалумма и я, а рядом перебирал ножками маленький Маттео. Я широко улыбнулась Клаудио.
У меня не было другого выхода, как оставить книгу на ночном столике, где ее увидела бы Изабелла. Я опасалась встречи с Салаи, но сведения, которые я узнала из письма, были слишком важны, чтобы не поделиться ими: наши враги теряли влияние на Папу и монаха, а самое важное, они намеревались предпринять действия против «серых».
Но я не собиралась сообщать всю правду. Той ночью я лежала без сна, молча повторяя про себя письмо, но выпустив из него любое упоминание об Антонио, дочери и внуке. Особого вреда это принести не могло — Леонардо и Пьеро все равно узнали бы самое важное.
А Салаи, беспечный малый, не заметил бы разницы.
Утром, встав с тяжелой головой, я сказала Дзалумме, что мне понадобится Клаудио для поездки в церковь Пресвятой Аннунциаты. Рабыня ничего не ответила, но по ее мрачному виду я поняла: она догадалась, зачем я туда еду.
Шла первая неделя мая. Сидя в карете, я щурилась от солнечного света.
Салаи показался в дверях придела, я на безопасном расстоянии последовала за ним по коридору, вверх по винтовой лестнице и подождала, пока он стучал в деревянную панель в стене.
Как только мы вошли, я хотела быстро сообщить содержание письма, ни о чем другом не говорить и, сославшись на усталость, поскорее вернуться домой.
Но Салаи нарушил ставшую привычной процедуру: обычно он сразу усаживался за маленький столик Леонардо, где не было теперь никаких принадлежностей художника, а осталась лишь чернильница, перо и бумага. Под мою диктовку он записывал все, что мне удавалось узнать предыдущей ночью.
Сегодня же он жестом пригласил меня сесть на мой стульчик с низкой спинкой и немного взволнованно, хотя и с улыбкой, произнес:
— Прошу вас, монна Лиза… Он придет через минуту.
«Он». Я испуганно охнула и огляделась по сторонам. Мой портрет снова занял место на мольберте, а рядом стоял маленький столик, уставленный новыми кистями и оловянными плошками с раздавленным шариком красной охры, которой обычно рисуют лица, плошкой с краской землистого цвета и плошкой с краской теплого коричневого оттенка.
Я поднесла руку к горлу. «Ничего не изменилось, — сказала я себе. — Все по-старому. Леонардо здесь, и ты рада его видеть. Ты будешь улыбаться и передашь содержание письма слово в слово, как планировала. А затем станешь ему позировать».
Не прошло и минуты, как Леонардо уже улыбался, стоя передо мной. Вид у него был посвежевший, лицо сильно загорело на солнце. Волосы стали длиннее, ниже плеч, и он вновь отрастил бороду — она была короткая, тщательно подстрижена, почти сплошь седая.
Я тоже улыбнулась ему в ответ. Улыбка получилась слегка вымученной, но определенно более искренней, чем та, что вчера предназначалась для Клаудио.
— Монна Лиза, — произнес он, беря мои руки в свои. — Как чудесно снова вас видеть! Надеюсь, вы здоровы?
— Да, абсолютно. Вы тоже выглядите хорошо. Должно быть, Милан пошел вам на пользу. Давно во Флоренции?
— Нет. А как ваша семья? Маттео?
— Все здоровы. Маттео все растет и растет. Теперь он уже бегает. К концу дня всех нас изматывает.
Я тихо рассмеялась, надеясь, что Леонардо примет за причину моей усталости материнские заботы.