И все они смотрели в левую сторону от меня, где залег в ожидании неприятель.
Держа в памяти образ своего возлюбленного, я перевела дыхание и направила коня вперед, на открытое поле, к солдатам. Я знала, что именно должна попытаться сделать, но враг был близко, очень близко.
Мое внутреннее зрение было затуманено, лишь сердце горело убеждением: я поступаю верно.
Первый луч света пробился сквозь туман, расцветив серое небо маленькими парящими радугами. По мере того как я приближалась к всадникам с фланга, краски становились все живее. Черный стал алым, серый – голубым, белый – бледно-желтым. Это яркие стяги бились на ветру. Передо мной были благородные аристократы, одетые в дорогие доспехи, в украшенных роскошными плюмажами шлемах. На их плащах и знаменах красовались родовые гербы. Здесь были и золотые львы, и бронзовые соколы, белые лилии на голубом фоне, красные и зеленые драконы, желтые замки, золотые кресты, коричневые олени и медведи. Аристократы сидели на самых прекрасных конях, каких мне доводилось видеть, и кони тоже были одеты в доспехи, прикрывавшие им голову и грудь, и покрыты попонами тех же цветов, что и одеяния их седоков. Такого пышного сборища я не видела с самого детства, когда наблюдала турнир в Тулузе. Но даже тогда это не выглядело так великолепно.
Ближайший ко мне всадник, стоявший несколько впереди других, заметил меня боковым зрением и повернулся ко мне, придерживая нетерпеливого коня. Он был стар: сквозь прорезь шлема видны были его густые белые брови.
– Ого! Баба! Что вы тут делаете, сестра? Вы что, не знаете, что вот-вот начнется битва? Бегите в город и прячьтесь!
Нельзя было даже сомневаться в том, что передо мной – француз. Все, до самой последней детали его одеяния и доспехов, указывало, что он – француз. И точно так же французами были остальные воины, обратившие ко мне свои взоры и ухмылки:
– Монахиня? Она что, спятила? Скажите ей, чтоб проваливала!
Кони нетерпеливо переступали ногами.
– Скоро будет слишком поздно! – настаивал старый вояка. – Слышите? Наш головной отряд атакует!
И тут же запели трубы. Наконец наступил рассвет, и послышался гром копыт и боевых кличей. Негромким ржанием выразили свой протест лошади.
– Да хранит их Бог! – промолвил старый рыцарь, на миг закрыв глаза. Потом, когда все медленно двинулись вперед, он оглянулся на меня: – А вы – проваливайте отсюда!
Я тронула коня. Но не в ту сторону, куда он посылал меня, то есть не в сторону города, а вперед, в самое сердце армии, пробираясь между медленно движущихся коней и приводя в ярость всадников. Некоторые из них даже направляли в мою сторону копья.
– Баба! – долетали до меня их удивленные и раздраженные возгласы.
Я же искала штандарт с изображением трех лилий и сокола. Я искала дядю, отца и сына.
И я знала, что эти трое едут где-то впереди, и пришпоривала своего уставшего коня, хотя это было совершенно напрасно, ибо рыцари ехали медленно и впереди были тысячи людей. Скакать быстрее было поэтому абсолютно невозможно. Мне становилось все труднее пробираться в середину войска. Но, оказавшись там, я увидела странную картину: двадцать мужчин, одетых совершенно одинаково, в черные доспехи, покрытые белыми плащами с вышитыми на них черными лилиями, и среди них, в самом центре, человека, державшего стяг королей Франции, штандарт короля Иоанна Доброго, одетого так же, как и все остальные, для того чтобы смутить врага в случае попытки захвата в плен или убийства.
Мой конь продвигался вперед в ногу с медленно движущимися боевыми конями. Но сколько я ни прислушивалась, звуки битвы не долетали до меня. Я вглядывалась вдаль. Там, впереди, была пехота – хотя и одетая в рыцарские доспехи, но за ними я не видела ничего, не видела того, что происходило на поле боя. Но я заметила огромную стаю черных птиц – такую огромную, что она затмевала все небо. Стая взмывала в воздух, а затем неожиданно устремлялась вниз. То были стрелы, выпущенные из длинных английских луков с колоссальной силой, способной пробить французские доспехи.
А потом я внезапно услышала грохот копыт, звон мечей и лязг боевых топоров, которые вкупе с боевыми кличами, криками людей и ржанием коней и составляли какофонию битвы.
Внутреннее зрение повелело мне отпустить моего отважного коня. Я спешилась, и довольный жеребец затрусил к оставшемуся позади лугу. Что касается меня, то я побежала мимо норовистых лошадей к другому отряду воинов. То были пехотинцы, однако все – из дворянского сословия, в дорогих доспехах и плащах, со знаменами и слугами. Я не обращала на них никакого внимания, хотя они злобно кричали, когда я пробегала мимо них:
– Эй, шлюха, совсем с ума сошла! Возвращайся вечером, когда кончится бой!
Я бежала, пока могла бежать, и остановилась совсем не из-за усталости или страха, а потому, что прилив воинов, который нес меня, наткнулся на встречное течение – солдат, появившихся из тумана навстречу им.
«Поле боя! – тут же подумала я. – А это – англичане».
Но нет, то были французы, человек двести, может, триста. Они бежали к нам, обливаясь кровью, забрызганные чужой кровью, со стрелами, торчащими из доспехов.
– Назад! – кричали они, подняв забрала, с выражением дикого ужаса на лице. – Назад! Мы погибли! Они перебьют нас всех! Кроме нас, живых не осталось!
И тут же и впереди, и сзади послышался крик, сначала слабый, потом все сильнее:
– Назад! Назад!
Воины, находившиеся рядом со мной, остановились и смотрели, как бойцы первого отряда пробегают мимо них. Какой-то миг они смущенно колебались, ибо были полны радостного предвкушения битвы. Но страх на лице товарищей был таким убедительным, что, не дождавшись официального приказа, последовавшего всего через несколько минут, они повернули и побежали к обнесенному крепостной стеной городу, подхватив всеобщий крик.
Но я не могла отступать: моя битва еще не началась.
Было почти невозможно устоять против волны бегущих человеческих тел. Но передо мной был один воин, лицо которого, как и мое, было повернуто в сторону поля боя. Он был крупным и мощным, его бедра напоминали стволы деревьев, а руки – могучие ветви. Прижавшись к нему сзади, я укрылась за ним от напиравшей волны. Наконец он оглянулся посмотреть, кто это там прячется за ним, и, открыв широкое мясистое лицо, улыбнулся и сказал:
– Вот женщина, которая храбрее их всех! Молитесь за меня, когда я погибну, сестра!
Мы постояли, пропуская волну беспорядочно отступающих людей, а затем медленно двинулись вперед. Мой защитник был в тяжелых доспехах, с боевым топором в руке. Другой рукой он держал перед собой щит. Пока я пряталась за ним, три стрелы вонзились в щит. И всякий раз громкий удар стрелы о щит и следовавшее за ним содрогание дерева и металла заставляли меня подпрыгивать, хотя осознанного страха я не испытывала.
Солнце поднималось все выше, и туман стал редеть. Выглянув из-за широкого бока рыцаря, я увидела то, что осталось от наших солдат. Несколько кучек французов – все сплошь дворяне – да еще несколько немецких маркитантов все еще держались на ногах. Но отряд, начавший отступать первым, сказал нам правду. Повсюду были англичане – грязные, вонючие. Они вытаскивали оружие из тел убитых французов. Увидев это, мой рыцарь поднял свой боевой топор и ринулся в бой.