Наши люди сражались с предателями из числа наших же солдат, равно как и с простолюдинами и дворянами. Как только ворота открылись, наше подкрепление с грозными кличами ринулось в схватку — и та вскоре закипела так яростно, что я не успевала уследить за ее ходом.
Наша повозка выкатилась в сводчатый проем ворот, а потом со скрипом остановилась рядом с триумфальной аркой Альфонсо I. Мы оказались пойманы, словно в ловушке, в незапертом дворе, а наши защитники тем временем пытались проложить нам путь сквозь вражеские ряды.
Я выглянула в окно повозки.
— Не смотри! — предостерег меня Джофре, и его поддержал Феррандино:
— Не смотри! Мне очень жаль, что вам, женщинам, приходится соприкасаться с грубостью войны.
Но открывшееся зрелище зачаровало меня, точно так же, как когда-то зачаровал устроенный Ферранте музей мумифицированных трупов. Я видела, как какой-то дворянин-анжуец — он был без доспеха, красивый парчовый камзол пропитался потом и кровью, а лицо было измазано сажей — безжалостно накинулся на дальнего от меня пехотинца. Дворянин был мужчиной средних лет, явно получившим отличную воинскую подготовку, а наш солдат — молодым парнем, лишь недавно призванным в армию; он был перепуган и немного замешкался. Анжуйцу этого хватило, чтобы добраться до противника, что он и проделал на редкость эффективно: один удар, второй — и молодой пехотинец с пронзительным криком уставился на свою правую руку, в которой больше не было меча, да и руки уже не было по самый локоть. Она превратилась в окровавленный обрубок, и парень упал без сознания.
Дворянин проскользнул мимо второго пехотинца, потом мимо третьего, и я уже слышала его торжествующий крик:
— Смерть Арагонскому дому! Смерть Феррандино!
Его губы все еще были округлены в последнем «о», когда один из наших кавалеристов — это происходило неприятно близко от окна — наклонился и умело полоснул саблей по плечам анжуйца, отделив голову от тела.
Голова покатилась вниз, отскочила от лошадиного бока, потом скатилась под копыта, а лошадь ударом ноги отправила ее под нашу карету; из шеи обезглавленного туловища ударила струя крови, а потом обтянутые парчой плечи осели вниз и скрылись из поля моего зрения. Повозка попыталась двинуться вперед, но колеса на что-то наткнулись; кучер принялся нахлестывать лошадей, и в конце концов они рванулись изо всех сил. Накренившись, повозка переехала тело анжуйца. К счастью, этот звук потонул в шуме битвы.
Сидящая напротив меня донна Эсмеральда дрожащим голосом принялась молиться святому Януарию, прося уберечь нас. Бледная, как мел, Джованна на ощупь отыскала руку Феррандино и крепко сжала.
Все больше мечей сверкало на солнце серебром. Я видела, как какой-то простолюдин напал на наших людей и упал пронзенным. Я видела, как еще один из наших пехотинцев был ранен, на этот раз в бедро. Он сражался, сколько мог, потом упал, обессилев от потери крови. Хотя я не видела его конца — солдаты закрывали мне обзор, — я разглядела, как какой-то мятежник раз за разом вскидывал меч и рубил упавшего.
Через некоторое время мы начали двигаться быстрее и выехали на улицу. Я повернулась, чтобы бросить последний взгляд на Кастель Нуово. Ворота по-прежнему были открыты нараспашку, хотя последняя из повозок с королевской семьей уже выехала; у Триумфальной арки кишели анжуйцы и простолюдины. Я тщетно пыталась разглядеть там шлемы с сине-золотыми султанами.
Я вытянула шею еще сильнее: оставшийся позади арсенал был охвачен огнем, в его стенах зияли бреши. Еще дальше за ним от пожарищ, рассыпавшихся вокруг Везувия, поднимался серый дым. Могло показаться, будто это вулкан изверг дым и пламя на город, но на сей раз Везувий был лишь ни в чем неповинным безмолвным свидетелем разрушений, учиненных людьми.
Прежде чем я успела разглядеть еще что-либо, Альфонсо, сидевший рядом с Эсмеральдой, твердо произнес:
— Перестань, Санча. Это бессмысленно…
Конечно же, он был прав. Я заставила себя отвернуться и смотреть вперед, подавляя всплывающие мысли — о тех несчастных, которых мы покинули во дворе, о доме моего детства, оставленном на милость врага.
Колеса застучали по брусчатке. Дорога шла вдоль берега. Слева расстилалась водная гладь залива, справа раскинулись сады, примыкающие к королевскому дворцу, ныне превратившемуся в поле битвы, а за ними поднималась Пиццо-фальконе. На ее склонах сейчас горели дворцы, принадлежавшие арагонскому семейству. Позади остался город.
Мы продвигались вперед неуклонно, хотя и не особенно быстро из-за нашей охраны. Но древняя крепость Кастель дель Ово, охраняющая гавань Санта-Лючии, делалась все ближе. Теперь, когда мы прорвались через гущу боя, я впервые задумалась не только о том, что наша семья оставила позади, но и о том, куда мы направляемся. Феррандино потребовал корабль. Что он задумал?
Будь я королем, чей народ раздираем междоусобной войной, а сокровищница опустошена, мне в голову пришло бы всего одно место, куда можно было бы направиться. Эта мысль вызвала у меня некоторую тревогу, но мое внимание тут же отвлекла возмутительная сцена: двое простолюдинов спешили прочь от королевского дворца, таща на плечах свернутый турецкий ковер, украшавший пол отцовского кабинета. Хуже того, за ними мчался третий, прижимая к себе золотой бюст Альфонсо I, стоявший у деда на каминной полке.
Но мое возмущение длилось недолго. Мимо нас с грохотом пронесся обжигающий порыв ветра; в тот же самый миг карету швырнуло влево, и я полетела на Феррандино, а он — на Джованну. Точно так же Эсмеральду кинуло на моих мужа и брата. Я невольно вскрикнула, полуоглушенная, едва расслышав собственный голос среди криков других.
Одновременно с этим через окно на меня брызнуло кровью. Мгновение карета балансировала на двух колесах, придавливая кричащих людей и лошадей. Пока все пассажиры пытались ухватиться за какую-нибудь опору, солдаты кинулись к карете и подтолкнули ее; наконец она встала ровно.
Как только мы пришли в себя, я выглянула в окно и увидела причину переполоха — пушечное ядро. Теперь оно смирно лежало на булыжной мостовой, успев взыскать с нас ужасную дань. Рядом лежал один из наших кавалеристов. Его бедро и живот его несчастной лошади были разорваны почти напополам; кровь, кости и плоть лошади и человека смешались, и невозможно было различить, где чья.
Одна лишь милость была дарована им: похоже, оба они умерли мгновенно. В открытых глазах и на спокойном лице молодого солдата читалась напряженность, но не видно было ни следа изумления или страха. Он по-прежнему сжимал в руке поводья. Большая, красивая голова коня была приподнята; удила до сих пор оставались во рту; глаза были ясными и умными. Одно из передних копыт было занесено для следующего шага. Если бы не ужасные зияющие раны, оба они, и конь и всадник, могли бы послужить прекрасным образцом молодости и силы.
Я хотела быть сильной и храброй — ради остальных, — но теперь я опустила голову. Я больше не могла. Так я и проделала остаток пути до Кастель дель Ово. Всю дорогу меня преследовал образ молодого кавалериста и его коня. По правде говоря, он до сих пор меня преследует.