Я пробудился в холодном поту — рядом мирно спали мои товарищи. В голове у меня ожили сомнения и страхи, и на следующий вечер я вновь заговорил о бегстве.
— И не думай, — отозвался Ричард. — Ты сам видел, ферма со всех сторон окружена торфяными болотами, они тянутся на многие мили. Деревень нет, лишь там и сям попадаются овцефермы.
— Если даже сумеешь выбраться с фермы, — продолжил Маленький Том, — никто в округе не даст тебе пристанище: все знают, сколько платят Квигги тем, кто нас вернет. А если никто тебя не спрячет, с торфяников надо выбираться сломя голову, иначе Квигги тебя схватят. Учти еще, что дорога только одна, что они пустят по твоему следу собак и что верхом они догонят тебя в два счета.
— А не махнуть ли рукой на дорогу и не пуститься ли прямиком через торфяники; тогда что Квиггам толку от лошадей?
— Ага, — проговорил Ричард, — только идти будешь медленно, и поди найди прямой путь, так что собаки тебя живо прихватят.
— Это в сухую погоду — а в дождь им не учуять следа.
— В дождливый день там слишком опасно, — мотнул головой Стивен.
— Да глупости это все, — фыркнул Ричард, — с фермы и то выбраться невозможно. Днем Квигги сторожат, а ночью нас запирают и спускают с цепи собак.
— Выходит, бежать отсюда еще никому не удавалось?
Похоже было, что никто не хочет отвечать.
Наконец Маленький Том прошептал:
— Пытались только двое. Один погиб на болотах, его похоронили рядом с Дейви. А вот Том едва не ушел. — Заметив, что я удивлен, он пояснил: — Он тогда не был дурачком. Они его так отходили, что он потерял соображение.
— А почему его поймали?
Все молчали и как будто избегали смотреть друг на друга.
— Кто-то на него донес, — сказал наконец Маленький Том. — Мы так и не дознались кто.
— Так что, если я попробую бежать, история может повториться?
Никто из троих не поднял глаз.
— Если я решусь, кто-нибудь со мной пойдет?
Маленький Том мотнул головой.
— Посмотри, что случилось с Томом.
— Куда мне? — Ричард коснулся своей ноги.
— А ты, Стивен?
Он взглянул на меня печально:
— Мне не к кому бежать.
Он произнес это очень уныло, и вечером, когда мы готовились ко сну, я, хотя мы уже кратко рассказывали друг другу о себе, попросил его поведать остальное.
— Я сирота, — начал Стивен. — Папа умер, когда я был совсем маленьким, а через несколько лет умерла и мама. У меня на свете только двое родственников. Во-первых, мой сводный брат Генри. Видишь ли, до папы мама была замужем за другим человеком, но отец Генри умер. Генри намного меня старше, и мы мало знакомы. Он изучает в Лондоне право. Я знаю, что денег у него очень мало: его папа и моя мама были бедны. Мой собственный папа оставил мне немного денег, отданных в доверенное управление.
— Денег? Тогда тебе есть на что надеяться.
Он покачал головой:
— Ими ведает моя тетя, единственная, кроме брата, родственница. Она моя опекунша, но после маминой смерти она мною не занималась, так что я остался в школе в Кентербери, на пансионе. Пусть бы она и не брала меня оттуда, потому что там мне было очень хорошо, но в прошлом году на Рождество она внезапно приехала меня проведать. Спросила, не хотел бы я перебраться в другую школу. Я не хотел, и так и сказал. Но тетя была очень добра и привезла мне солдатика. Прусского солдата с настоящей саблей. Ты бы видел, Джонни! Сказала, она меня заставлять не станет и даст мне время подумать. Через неделю или две явился Генри. Он тоже был очень добр и посоветовал поступить так, как желает тетя. Вот я и согласился, чтобы меня отправили сюда.
— С чего бы это тетя пожелала тебе зла?
— Не знаю. Разве что, если я умру, она унаследует доверенные деньги. Но там совсем мало, каких-нибудь несколько сот фунтов, а у нее денег куча, у нее муж был богатый.
— Странно, — сказал я. — Но, может, она не знает, как с тобой обращаются.
— Может. Но она мне не пишет и не навещает меня, и мне не позволяли ей писать.
— Разве тебя не навещал по ее поручению мистер Степлайт?
— Нет. До того раза, когда он привез тебя, я с ним не встречался и даже не слышал его фамилии.
— А как насчет твоего сводного брата?
— Узнай Генри, как со мной обходятся, он бы очень расстроился. Но ничего не смог бы сделать.
Мы молча лежали в темноте, и вскоре его дыхание сделалось медленным и ритмичным. Мне подумалось, что я, наверное, не смогу его вызволить, нужно тогда бежать одному.
Следующий день был последним в июле, но с неба лило как из ведра, и, даже укутав плечи куском мешковины, работать в поле было невозможно. Меня со Стивеном и еще тремя мальчиками отдали под начало Роджеру, и он отвел нас в один из «амбаров» или сенных сараев и велел обрезать ботву у репы, а сам стал ходить кругами с плеткой под мышкой, не упуская случая употребить ее в дело. Это была тяжелая работа: приходилось наклоняться, придерживая репу, и со всего маху бить по ботве ножом, с риском при малейшей ошибке порезать себе пальцы. Я подбадривал себя тем, что на месте репы представлял себе головы Квиггов, и Роджер претерпел у меня в несколько раз больше экзекуций, чем его отец с братом.
Стивен стоял впереди, и я тревожно за ним следил, зная, что он, после всего пережитого, намного уступает в силе даже и мне. Роджер как раз проходил у меня за спиною, когда Стивен огляделся и что-то положил в рот.
Сзади раздался крик Роджера:
— Эй, Малявка, я все видел!
Он шагнул к Стивену, тот попытался проглотить кусок, но не сумел и подавился. Подоспевший Роджер принудил его открыть рот и выплюнуть кусок репы.
Овладев добычей, Роджер торжествующе произнес:
— Так вот ты чем занимаешься! С тобой все понятно!
Он не огрел Стивена плеткой, но приказал нам вернуться к работе, а сам стал расхаживать туда-сюда с широкой ухмылкой.
— Что теперь будет? — спросил я одного из мальчиков.
— Трепка, — ответил он.
Через час или два нас повели в амбар обедать, и я заметил, как Роджер переговаривался с отцом и взглядывал в нашу сторону.
Перед раздачей пищи Квигг рявкнул:
— А тебе, Малявка, шиш с маслом! Ты свой обед уже съел! — Он хлопнул в ладоши, призывая нас к вниманию: — Слушайте, юные джентльмены. После обеда соберетесь в классной комнате.
Мальчики вздрогнули и скосили глаза на Стивена. Во время еды я шепотом спросил Пола:
— Квигг его отстегает до потери сознания.
— Остановить его можно?
— Как?
— Но за такую ерунду?