Все утро лил дождь, и, хотя выходил я из дома уже в ясную погоду, под ногами расплывалась грязь. Проходя по Шестнадцати Акрам Фермера Лаббенема, между Рвом и Лугами, я услышал шум трещоток и увидел мальчугана, пугавшего ворон. Латаный сюртучок и голубая шапка на нем были мокры после утреннего дождя; время от времени он потрясал тремя тяжелыми деревянными брусками на веревках (к среднему была приделана ручка). Мысль о том, что можно провести весь день одному в полях, показалась мне заманчивой. Завидуя, я махнул мальчику рукой, но он как будто меня не заметил.
Я пошел дальше, обозревая зеленые ряды молодой пшеницы и луга, уже скошенные или нетронутые, роскошно благоухающие. Поднялся на верхушку Висельного холма и повернул обратно, сделав круг по границе Лугов. Когда я вновь приблизился к Шестнадцати Акрам, мальчик стоял у живой изгороди и я разглядел, что это Гарри, брат Сьюки.
Я поздоровался; ясные голубые глаза Гарри смотрели немного угрюмо.
— Что это за малый тащился за тобой хвостом, когда ты тут проходил? — спросил он.
— Не знаю, о ком это ты.
— Вот снова он, — бросил Гарри, бешено затряс трещоткой и пошел прочь.
Удивленный, я оглянулся: сзади, в большом отдалении, показался прежний незнакомец, ковылявший беспечной походкой. Я пошел дальше, он следовал за мной по всей Хай-стрит.
Тут мне пришло в голову, что, если я зайду на почту-вкупе-с-лавкой, этим будет обозначена моя все более возрастающая роль в нашем домашнем хозяйстве. Почтмейстер, мистер Пассант, вначале заартачился, но потом согласился и, как ни странно, протянул мне, кроме письма к матушке, еще одно, адресованное Биссетт. Матушкино было надписано рукою миссис Фортисквинс и, как я предположил, заключало в себе послание от мистера Сансью. Письмо Биссетт было скреплено печатью (конверты тогда, разумеется, еще не были в ходу), рисунок которой я не смог разобрать. Изучая по дороге письмо, я побрел домой, обогнул угол напротив церкви и увидел две фигуры, в тесном соседстве стоявшие перед «Розой и Крабом». В одной я признал чужака, другая была Биссетт. Они тут же отпрянули друг от друга, незнакомец пересек дорогу и зашел на кладбище, а Биссетт направилась ко мне.
— Кто это был, миссис Биссетт? — спросил я.
— Откуда мне знать? — отрезала она. — Спрашивал, как пройти к Лугам.
— Он и сам это знает: я его там видел. — Биссетт вроде бы собиралась заговорить, но я быстро продолжил: — Для вас письмо, вот.
Она вырвала у меня письмо и сунула в корзинку.
— Не ваше дело забирать почту. Никогда этого не повторяйте, поняли?
— Это уж как распорядится моя матушка, — огрызнулся я.
— Посмотрим, что она скажет, ваша матушка. — Уже на ходу Биссетт бросила: — Мне нужно сделать покупки. Ступайте прямо домой.
Естественным ответом на это предписание было описать дугу мимо дома, по полям, к Мортсейскому лесу и так испачкать по дороге ботинки (чистка их стала теперь моей обязанностью), чтобы Биссетт это заметила. Поддержав таким образом свою честь, я пошел домой и застал матушку в общей комнате. Я отдал ей письмо, и, когда она его открыла, там, как и следовало ожидать, обнаружилось послание от мистера Сансью, с одной только краткой сопроводительной надписью от миссис Фортисквинс. По мере чтения глаза матушки округлялись от ужаса.
— Что случилось?
Она ответила отчаянным взглядом.
— Мы разорены.
— Что такое? Не может быть!
Она повторила фразы из письма:
— «Компания отказалась платить по закладной, и залог достался банку. Компания назначена к ликвидации, арендованная земля возвращается владельцу».
Но мистер Сансью уверял, что предприятие надежное. Говорил, мы ни за что не потеряем наши деньги!
Она зарыдала, письмо выскользнуло из ее руки и упало на ковер. Я поднял его, буквы плыли у меня перед глазами, но одну фразу я разобрал: «Поскольку ущерб, понесенный банкирским домом, намного превышает активы компании, соответственно вы, как акционер, отвечаете по ее долгам в пропорции к вашей доле акций, а именно по тридцать шиллингов за фунт». Ледяная рука, казалось, сжала мое сердце, пока я читал. Я продолжил: «Остается, разумеется, еще и вексель, срок погашения которого истекает через несколько недель. О продлении векселя при данных обстоятельствах речь не идет, а посему его погашение является задачей первостепенной. Для этого у вас остается один способ: продать все, чем вы владеете. Если у вас имеется какая-нибудь ценная собственность, вам следует ее продать, чтобы собрать эту сумму или хотя бы ее часть. За весьма умеренную комиссию мы можем взять на себя продажу того, что у вас найдется».
Я сложил письмо и сунул в карман, потому что мать, рыдавшая на софе, была не в состоянии слушать остальное.
— Какая же я несчастливая! — всхлипывала она.
«Я назвал бы это иначе», — думал я холодно, глядя на нее сверху вниз.
Тут вошла без стука Биссетт. Увидела матушку, переведя взгляд на меня, покачала головой и шагнула к софе.
— Что стряслось, миссис Мелламфи? Мальчик опять не слушается?
— Вы здесь не нужны, Биссетт, — вмешался я. — Она получила плохие новости.
— Во-первых, «миссис Биссетт», а во-вторых, я сама как-нибудь решу, нужна я или нет.
Мне оставалось только молча смотреть, как Биссетт повела матушку наверх, в ее комнату. Когда они ушли, я вынул письмо и перечитал его. Почему мистер Сансью спросил, нет ли у нас чего-нибудь на продажу, ведь он не мог не знать, что у нас нет ничего? То есть ничего, кроме загадочного документа, о котором он, конечно, не имел понятия. Кто этот человек, и как много ему о нас известно? Какую роль сыграл он в свалившемся на нас несчастье?
На следующее утро, когда я сошел к завтраку, мать уже сидела за столом. Глаза ее были обведены тенями, лицо бледно.
— Хорошо спала? — спросил я.
— Да, — задумчиво кивнула она. — Миссис Биссетт приготовила мне замечательное снотворное питье, и я едва донесла голову до подушки. И видела чудесные сны.
Мы помогли Биссетт убрать посуду, перешли в гостиную и сели рядышком на софу. Не делясь своими подозрениями я сказал, что Биссетт нужно держать как можно дальше от наших неприятностей, и матушка согласилась. Оценив нашу собственность, мы пришли к выводу, что она может стоить не меньше трехсот фунтов и не больше пятисот.
— Добавь сюда сто фунтов в оставшихся консолях, — сказал я, — и получится более чем достаточно, чтобы вернуть пятьсот фунтов.
— Но тогда у нас совсем не останется денег! — воскликнула матушка. — И как мы будем жить, не имея никаких доходов?
— Не знаю, мама, но из слов мистера Сансью следует, что мы должны погасить вексель, если не хотим еще глубже залезть в долги.
Помолчав, она проговорила:
— Осталась последняя надежда.