Далее я заметил на каменном подножии высеченную надпись. Стертая, заросшая мхом, она была почти неразличима, но я уверился, что она гласила: «Et Nemo in Arcadia»; [3] смысл был ясен даже при моих скромных познаниях в латыни, но как надпись соотносится со скульптурой, я не понимал.
Я устремился дальше в чащу, которая все сгущалась, так что к стене я пробился не без труда. Там я с удивлением обнаружил старый вход, с дверцей, укрепленной массивным висячим замком и ржавой цепью. Я начал было надеяться, но тут же разочаровался, обнаружив, что проломанная местами дверь все же достаточно крепка и взломать ее мне не под силу. Тогда я присмотрелся к цепи и понял: при всем своем внушительном виде она насквозь проржавела. Найдя поблизости большой камень, я попытался разбить одно из звеньев, там, где цепь пересекала косяк. Несколько ударов, и цепь распалась, просыпав поток ржавчины. Следующей задачей было сдвинуть дверь, которая буквально вросла в землю. Несколько минут я трудился, и наконец проделал Щель, в которую можно было протиснуться. Без колебаний я ступил в заброшенный сад, принадлежавший к ферме в конце дорожки. Фермерский дом располагался далеко, отсюда его было не видно, потому не удивительно, что о дверце все забыли.
Я почувствовал себя по-настоящему свободным, только не знал, что делать со своей нежданной свободой. Я подумал, не сходить ли в Хафем — двухчасовую отлучку, скорее всего, никто не заметит, а этого времени хватит на дорогу до Хафема и обратно. С другой стороны, дом, вероятно, все еще пуст. Как бы то ни было, я решил для начала пройтись вдоль реки на дне долины. Старательно огибая ферму, я направился к ручью, и по дороге мне никто не встретился.
Через несколько сотен ярдов ручей сделался шире и ушел под сень высоких деревьев; там, где на него падала тень, можно было заглянуть в глубину. Я лег ничком на берегу и стал рассматривать прозрачные воды. Там таинственно перемещались тени — это могла быть рыба: минога, колюшка, форель, сомик. Я воображал себе, каково быть обитателем этого немого, прекрасного мира. Затаив дыхание, я смотрел и смотрел и наконец обнаружил туманный контур — то ли рыбу, то ли водоросль. Я взял палку и пошевелил таинственный предмет, но только поднял облако ила. Водная поверхность, казалось, тускнела, и я поднял взгляд к небу. Там собирались тучи; день, должно быть, клонился к вечеру. В тот же миг у меня созрело решение: да, я пойду в Хафем.
Под прикрытием густого леса, тянувшегося вдоль ручья, я быстро зашагал по берегу. Тропа местами пропадала, идти стало трудно, тогда я снял ботинки и чулки, связал их, повесил на плечо и двинулся вброд по мелкому руслу.
Это очень мне помогло, и вскоре я вышел на дорогу к Овер-Ли, в миле или двух от поворота. Я находился на земле Момпессонов. На южном горизонте скапливались темные тучи, но солнце по-прежнему сияло в окружении голубизны, занимавшей остальное пространство неба.
Как в прошлый раз, я осторожно направился к странному зданию — вероятно, тому самому Пантеону, о котором говорила Генриетта. Внезапно мне на глаза попалась девушка-служанка: лежа на камне у пруда, она дремала на солнышке. Я удивился, потому что не ожидал никого встретить. Быть может, ее оставили присматривать за домом, а теперь она отдыхала после работы. Осторожно оглядевшись под прикрытием деревьев, я обнаружил невдалеке маленькую фигурку. Я махнул рукой, Генриетта (это была она) заметила меня и кивнула. Потом приложила к губам палец и повернулась к девушке-служанке. Я тоже кивнул, и она указала на склон вверху, где деревья стояли плотнее. Перебегая от дерева к дереву, я миновал спящую служанку и последовал за Генриеттой в лес; ориентироваться мне позволяли только шорох ее шагов и мелькавшая время от времени в зарослях голова. Вдоль ручейка, который сочился в бассейн под нами, мы карабкались к маленькому строению.
Она дождалась меня на ступеньках, откуда низвергался ручей.
— Так и думала, что ты непременно придешь на свидание, — сказала она. — Я ждала тебя.
Не осмелившись спросить, что значит «свидание», я проговорил:
— Нас здесь никто не застигнет?
— Никто. В Пантеон никто не ходит; думаю, все просто забыли, что он существует.
— Что такое Пантеон? — Я махнул рукой на свою гордость.
— Летний домик, конечно.
Глядя на него, я внезапно осознал, что вспоминалось мне сегодня, когда я смотрел в саду на две борющиеся фигуры: это были статуи, стоявшие на вершине круглой колоннады. Стиль был тот же самый, и камень точно так же разрушен.
Опустив взгляд, я заметил над одевавшим долину лесом подобие высоких кирпичных труб.
— Что это там?
— Это Старый Холл.
Конечно. Его упоминала моя матушка. Спустившись чуть ниже, я стал рассматривать его сквозь гущу деревьев. Я видел скрученные спиралью дымовые трубы из декоративного кирпича над старинными фронтонами и голые балки там, где обвалилась крыша. Воздух наполняло мелодичное воркование воды; лес откликался зеленым шелестом. Подо мной, на одном уровне со старым зданием, которое оставалось скрытым от моих глаз, я заметил группу из четырех вязов. Они располагались четырехугольником, и мне внезапно пришла на ум история о дуэли, рассказанная миссис Белфлауэр. Была ли она правдивой? Я видел, что в центре прямоугольника статуи нет, зато под каждым деревом стоит по одной.
Я вернулся к своей спутнице, и мы сели, устроившись на низкой балюстраде рядом с верхом водопада.
— У меня всего несколько минут, — сказал я. — Нужно вернуться, пока не заметили, что меня нет. Жаль, что я не застал тебя три недели назад. Где ты была?
— После того как мы с тобой встретились, мои опекуны тут же решили почему-то, что нам всем надо возвращаться в Лондон.
— Сразу же после этого?
— Да. В тот же день. А на следующий день мы снялись с места.
— Тогда почему они так скоро вернулись сюда?
— Ты ошибаешься. Они до сих пор там. — Она помедлила, и я заметил, что она расстроена. — В Лондоне что-то случилось. Мисс Квиллиам отказали от места. Меня отослали обратно сюда, снова под опеку экономки.
— Почему ее уволили?
Генриетта покачала головой.
— Не знаю. Никто мне ничего не говорит, а ей не разрешили даже попрощаться. Но я не верю, что она в чем-то провинилась. Она первая гувернантка, которую я полюбила, наверняка как раз за это ее и услали.
Я заверил ее, что очень огорчен и что мисс Квиллиам пришлась мне по душе, потом объяснил, как мне удалось убежать из-под надзора, и добавил, что второго такого случая может не представиться. И заверил:
— Но если смогу, я приду непременно.
— Меня ты не найдешь, — мрачно отозвалась Генриетта. — Во вторник мне придется уехать, может быть, на много лет.
— Куда?
— Меня посылают в школу. В Брюссель. Опекуны говорят, что отчаялись найти мне гувернантку, какой можно доверять.