Я ощупью выбрался в коридор. Похоже, звук доносился из судомойни, и потому я тихонько открыл дверь и вошел. К моему удивлению, там никого не оказалось. Слабый огонь в очаге погас. Где же сторож? За окном мерцал бледный желтый огонек, и, подойдя поближе, я увидел за грязным стеклом лицо. Это была прачка, Нелли, которая держала свечу и стучала костяшками пальцев по стеклу. Я приблизил лицо вплотную к окну, и она улыбнулась и закивала мне, давая понять, что хочет войти в дом. Я пожал плечами: мол, ничего не могу поделать, поскольку дверь заперта, а ключ у сторожа.
Нелли нахмурилась и указала пальцем вправо от меня, а потом прижалась лицом к железным прутьям оконной решетки и крикнула:
— Разбуди его, пожалуйста.
Я осторожно прошел в кухню и нашел там Джейкмана, крепко спящего на скамье перед очагом, где все еще тлели угли; на полу рядом валялась откупоренная пустая бутылка из-под джина. Здесь было гораздо теплее, но почему же он выгнал меня из судомойни, если не собирался спать там? Я подошел и тихонько окликнул его. Он не шелохнулся. Я позвал погромче, потом дотронулся до руки, а потом схватил за плечи и сильно тряхнул. Джейкман раздраженно заворчал, и мне в нос шибануло запахом джина, но он по-прежнему не открывал глаз. Я принялся искать ключи с мыслью, что в случае удачи получу ответ на вопрос, как выбраться из дома. Однако я не обнаружил ключей ни у него на поясе, ни в одном из карманов, которые сумел обшарить. Я продолжал трясти сторожа и хлопать по щекам, покуда наконец не преуспел в своих стараниях.
Он открыл глаза и уставился на меня с глубоким, хотя и пьяным подозрением.
— Где ключи? — спросил я. — Нелли хочет войти.
— Не твое собачье дело, — с трудом проговорил он. — Я сам впущу чертову девку.
Он потряс головой, бормоча что-то нечленораздельное, и обеими пятернями взъерошил волосы. Я ждал, но он злобно взглянул на меня.
— Ну, чего стоишь столбом?
— Если вы дадите мне ключи, я впущу ее.
— Я сам. А ты убирайся! — прорычал он.
Я двинулся прочь из кухни, а Джейкман проследовал за мной в судомойню и плотно затворил дверь, когда я вышел в коридор. Ну конечно! Он спрятал ключи где-то там, чтобы напиться и завалиться спать, не опасаясь, что кто-то стянет их у него. Вот почему слуги не могли отпереть парадную дверь той ночью! Вот что спасло нас с мистером Дигвидом! Но удастся ли мне узнать, где он прячет ключи?
Несколько минут я стоял в темном коридоре. Потом Нелли открыла дверь и заговорщицки улыбнулась мне. Джейкмана рядом не было.
— С тех пор как ушел Дик, я каждый день прям из сил выбивалась, чтобы добудиться старого пьянчугу, — сказала Нелли. — Приходилось стоять там на холоде и ждать, когда Бесси закончит прибираться в комнатах экономки, придет и впустит меня.
— Разве нельзя оставлять для вас заднюю дверь незапертой? — спросил я.
— Раньше так и делали, но несколько месяцев назад в дом забрались грабители, и с тех пор мистер Такаберри следит за тем, чтобы дверь запирали. Впрочем, неважно. А чего ты, собственно, стоишь тут? Живо берись за работу, не то Боб задаст тебе жару.
— Который сейчас час?
— Не знаю. Между пятью и шестью.
И вот, невыспавшийся и голодный, я принялся таскать корзины с углем из подвала, затем помог Нелли растопить очаги в судомойне и в столовой для низшей прислуги и вскипятить воду в медных котлах, а потом, выполнив все дела в доме, вышел на мороз, в одной рубашке. Едкий запах горящего угля, висящий над Лондоном зимой и спускающийся на город подобием толстого покрывала туманными утрами, щекотал мне ноздри и порождал в душе ощущение земли, как некой таинственной древней силы, враждебной человеку. Теперь мне предстояло накачать воды в огромный бак (в середине зимы часто приходилось размораживать насос, поливая горячей водой), а потом натаскать в ведрах наверх, чтобы залить в паровые котлы.
Примерно через час поднялись другие слуги и тоже приступили к работе. Первой появилась Бесси — оказывается, она встала еще раньше меня и успела приготовить все необходимое для утреннего туалета женщин из старшей прислуги и завтрак для них.
К семи часам в судомойню вошел Боб, зевая и потягиваясь.
— Сегодня у тебя полный рабочий день, — задумчиво сказал он мне. — А не сокращенный, как вчера.
В начале восьмого мы с Бесси подали завтрак в столовую для младшей прислуги, а потом убрали со стола и вымыли посуду. Потом я отнес поднос с завтраком в буфетную, мужчинам из старшей прислуги, а Боб подал такие же блюда в гостиную экономки, для женщин. Я убрал со стола и вымыл посуду за всеми ними. Далее, под руководством Боба, я поднялся наверх, собрал ночные горшки горничных, выставленные за двери, и вылил содержимое оных в уборную. (Я без удивления увидел, что отверстие сточной трубы там недавно обложено кирпичом и закрыто металлической решеткой с запором.) Я вымыл и почистил горшки, а когда Боб принял у меня работу, отнес все обратно наверх и расставил у дверей, чтобы горничные забрали. Затем, как и накануне, я занялся чисткой обуви, а покончив с этим делом, приступил к мытью кастрюль и сковородок, оставшихся после вчерашнего обеда. Остаток дня прошел в точности, как накануне.
К концу первой недели я узнал, что такой распорядок дня, практически без изменений, соблюдается в доме всегда, за исключением воскресений и праздников, и начал привыкать к нему. Но самое главное, я понял, каким образом распределяются сферы обязанностей между представителями старшей прислуги. Дворецкий держал в своем подчинении ливрейных лакеев и отвечал за подачу блюд в столовую залу, а также за все, имеющее отношение к вину (и прочим напиткам) и винному погребу. Он также следил за порядком на первом и втором этажах. Экономка отвечала за всех служанок (помимо находившихся в подчинении старшей кухарки) и за порядок на верхних этажах. Старшая кухарка — стоявшая в иерархии всего ступенькой ниже, что, однако, уже составляло существенную разницу в положении, — отвечала за все, имеющее отношение к кухне, судомойне, буфетной, кладовым и тому подобному, и держала в своем подчинении четырех кухонных работниц, двух кладовщиц и судомойку, Бесси. Таковы были три обширные сферы обязанностей в доме, и, подобно великим соседствующим империям, завидующим мощи друг друга, они вели между собой яростную борьбу за права и привилегии, заключая союзы, которые менялись и распадались так же быстро и бесстыдно, как союзы европейских держав. Ниже трех перечисленных членов персонала (но только в том смысле, что у них не было подчиненных, ибо во всех прочих отношениях они являлись или, по крайней мере, считались равными по положению трем названным лицам) стояли камеристки и камердинер. Еще ступенькой ниже стояли слуги, ответственные за хозяйственную деятельность вне дома: старший кучер и старшая прачка (а в пору пребывания семейства в Хафеме, насколько я понял, еще и старший садовник), которые, будучи ливрейными слугами, но имея в своем подчинении низших по званию, занимали место в непосредственной и неприятной близости от упомянутых выше особ. Данное обстоятельство служило причиной серьезных трений между ними (хотя могу сказать, что старший кучер, мистер Фамфред, никогда не выступал зачинщиком), и камеристка леди Момпессон и старшая прачка просто ненавидели друг друга.