На ней было лишь нижнее белье. Дорожные рейтузы — которые, конечно, вызвали бы подозрение — все еще лежали на постели. Кэт быстро схватила белое одеяние аббатисы и прикрылась им.
— Нет, — заговорил Бенуа, — положи его. Полуодетая ты мне нравишься больше. — Он подошел к ней, провел рукой по ее волосам, засунул за ухо выбившуюся прядь волос. — Я предвкушаю удовольствие созерцать тебя в таком виде каждый день — после того, как мы поженимся. А может, и не раз в день.
Все ее инстинкты вопили: «Ударь его!» Однако она невероятным усилием воли сумела сдержаться.
— Я мужчина ненасытный, как ты вскоре обнаружишь. И не в смысле еды.
Она молча опустила взгляд, все еще прижимая к себе одеяние.
— Думаю, сейчас самое время попробовать тебя на вкус, — прошептал Бенуа ей на ухо.
Он отнял у Кэт белое одеяние, бросил его на постель, по счастью прикрыв рейтузы, и притянул ее к себе. Почувствовав мерзкий запах его дыхания, она отвернулась. Он взял ее за подбородок и силой развернул лицом к себе. Она закрыла глаза и замерла, пытаясь не вдыхать вонючий воздух.
— В конце концов, совсем скоро мы поженимся, — проворковал он и одним резким рывком развязал шнурок ее лифа.
Желание убить его с каждым мгновением нарастало. Все существо Кэт безмолвно возопило, когда он спустил рубашку с ее плеча. Кинжал был совсем рядом, под рейтузами.
Она представила, как делает это — хватает кинжал, стремительно бросается на мерзавца и перерезает ему горло. Достаточно нескольких секунд.
Однако вся она будет в крови, и пройдет совсем немного времени, прежде чем его хватятся. Может, он вдобавок кому-нибудь рассказал, что отправился к ней с визитом? Если да, то ее апартаменты станут первым местом, где де Куси будет искать своего кузена.
Он высвободил одну из ее грудей, и в прохладном воздухе сосок встал торчком.
— Ах! — Он коснулся его ртом. — Ты не против! Это радует.
Слезы заструились по щекам Кэт, когда мерзкая туша Бенуа навалилась на нее. Она молила Бога, чтобы все окончилось побыстрее и чтобы она не забеременела, поскольку, случись такое, собственными руками выцарапала бы это дитя из своей утробы.
«Мой дорогой,
сегодня последний день апреля. К этому времени, если все пошло хорошо, ты уже неподалеку от замка Виндзор и вскоре встретишься со своей дочерью. Сердце воспаряет при мысли, какую радость ты испытаешь, когда это счастливое событие произойдет.
Неужели мы знакомы всего несколько недель? У меня такое чувство, будто мы вместе гораздо дольше. Может, ты всегда был где-то неподалеку, дожидаясь, пока Господь и судьба сведут нас и ты научишь меня быть счастливой. Каждый день я молюсь о том, чтобы настало спокойное время, когда мы с тобой сможем быть вместе, не опасаясь лишиться жизни. Ребенок, зреющий в моем животе, этот плод любви, свяжет нас нерасторжимой связью.
А теперь к более мирскому предмету, хотя мне он таким не кажется, когда я им занимаюсь: работа успешно продвигается. Сегодня утром мы с месье де Шальяком подправили главу о расстройстве пищеварения — пока в его памяти, по собственному опыту, еще свежи воспоминания о том, как эта болезнь протекает. Он настоял на своем участии в работе, хотя по-прежнему много времени проводит в постели. Но чего еще можно ожидать от него? Он часто говорит о тебе, всегда с похвалой. „Филомена, — говорит он, — еврей там или не еврей, но во всей Европе нет человека достойнее его“. Одно несомненно: его восхищение тобой никогда не угаснет.
Равно как и мое. Я еще не говорила ему о своем состоянии, но не сомневаюсь, месье де Шальяк исполнится радости, когда узнает, какое счастливое событие вскоре должно произойти».
* * *
В последний раз, когда Алехандро проходил через эти ныне запретные для него ворота, он двигался в противоположном направлении, в английскую глубинку, где его ждали свобода и процветание, заработанные служением королю во время трудной зимы. Тогда он горделиво проскакал под аркой из мечей, устремившись к новой жизни: владелец собственного поместья, с надеждой обрести семью, счастье и — может, это было важнее всего — использовать открывающиеся перед ним бесконечные возможности нового познания. Эти мечты рассеялись, точно туманное облако, по прихоти злой принцессы. В канун сегодняшних майских праздников, когда о ее браке с человеком, разбившим мечты Кэт, станет известно всему миру, она будет царицей бала. С каким наслаждением Алехандро вонзил бы нож в грудь и того, и другой! Однако он понимал, что в итоге сам погибнет и, скорее всего, такой мучительной смертью, о которой не осмеливался даже думать. Король наверняка предоставит своим палачам полную свободу действий и отошлет Алехандро к Создателю по частям.
Итак, оставалось удовлетвориться тем, чтобы рисовать картины мести в своем воображении. Тем более сегодня ночью его ждет самая сладкая месть — он незамеченным проскользнет внутрь, а потом растворится во тьме вместе с той, кого они считают своей драгоценной добычей.
Массивная каменная ярка неясно вырисовывалась над головой, когда он проходил под поднятой опускной решеткой. Впереди возвышалась центральная башня, по случаю празднества украшенная штандартами. Во внутреннем дворе горели факелы, хотя было еще не совсем темно. Через ворота вливался нескончаемый поток гостей в костюмах, поражающих своим великолепием и разнообразием; Алехандро мгновенно затерялся в море фей и бабочек, медведей и других животных, великанов и шутов. Люди теснили его со всех сторон; он протолкался к стене и на мгновение прислонился к ней, чувствуя, как сильно бьется сердце.
Некоторое время он просто смотрел, как самые высокородные граждане Англии предъявляли свои приглашения, после чего их отводили в главный зал центральной башни.
«Дай бог, милый Чосер, — подумал он, — чтобы ты смог припрятать для меня драгоценную бумагу!»
Держась около стены, он двигался по окружности внутреннего двора, пока не увидел знакомое здание, а за ним маленькую часовню, в которой когда-то подверг карантину солдата Мэттьюза и беднягу портного Изабеллы.
Остановившись перед часовней, он замер; воспоминания нахлынули на него. Перед внутренним взором возникло тело портного, навалившееся на кипу набросков Изабеллы, и ужас в глазах Мэттьюза, когда он понял, что его товарищ по заключению болен чумой. Взгляд Алехандро переместился к тому месту, где упало пронзенное стрелами тело молодого солдата.
В ушах снова зазвучали свист летящих к цели стрел и потрескивание погребального костра. Запах горящей человеческой плоти, наверно, никогда не изгладится из его памяти, а стыд за то, что он обрек на бессмысленную гибель славного, храброго человека, вечно будет отягощать душу.
— Сэр…
Алехандро быстро надвинул на лицо маску, повернулся и увидел стоящего в десяти шагах позади солдата, примерно возраста Мэттьюза в те давние времена. Пугающее, почти сверхъестественное сходство этих двух людей завораживало — как и Мэттьюз, солдат был высокий, крепкого, здорового сложения; человек в расцвете молодости и силы.