— Мех такой мягкий. — Она погладила шкуркой щеку. — Жаль, что нельзя сохранить его, чтобы сделать перчатки. Не тащить же его с собой? — Она завернула в шкурку лапы и внутренности кролика и забросила их на другую сторону ручья. — Когда мы уйдем отсюда, сеньора лисица полакомится ими.
Вскоре воздух наполнился восхитительным запахом жареного мяса, и Гильом выразил опасение, что это может привлечь нежелательное внимание.
— Нужно взять еду с собой и поесть где-нибудь подальше отсюда, — сказал он.
Она кивнула и потыкала в мясо ножом.
— По-моему, готово. — Она сняла с огня вертел с шипящим мясом и, не выпуская его из рук, вскарабкалась на коня. — Мы кого боимся — медведей или дворян?
— И тех и других, — ответил Гильом. — По правде говоря, я съел бы кролика сырым.
— Père говорит, что мясо всегда следует хорошо прожаривать, потому что…
— В зверях тоже живут крошечные животные? — насмешливо спросил он.
— Да, — совершенно серьезно ответила она. — Как вы догадались? В особенности в мелких, покрытых мехом. Он запретил мне есть крыс. Говорит, лучше голодать. Видите ли, когда мы едим больших животных, то рискуем проглотить и маленьких…
Гильом снова прервал ее.
— Большие животные всегда поедают маленьких, не важно, ядовитые они или нет. И редко позволяют себе роскошь зажарить их. На все воля Божья. Чтобы понять это, никаких особенных знаний не требуется.
Он развернул коня и поскакал по дороге, рассчитывая найти уединенное местечко, где можно будет в безопасности насладиться нежным кроличьим мясом, не думая о том, есть там крошечные звери или нет.
Мясной сок стекал у Гильома по подбородку.
— Наверняка это то, что ест Бог, — сказал он. — Поэтому Он и Бог. Потому что ест такую вкуснейшую пищу. — Гильом отшвырнул обглоданную кость и облизал с пальцев жир. — Жаль, что Он не догадался сделать кроликов покрупнее. Я бы съел еще одного.
— Или двух, — согласилась Кэти встала. — А теперь мне нужно заняться кое-какими женскими делами.
«Что она имеет в виду? Что еще за женские дела?»
— Куда вы? — спросил он.
— К пруду тут, неподалеку.
— Здесь есть пруд? Как вы узнали?
Она засмеялась.
— Гуси. Слышите? Может, если повезет, поймаем одного и зажарим.
Он прислушался и вскоре действительно стал различать приглушенные звуки, очень похожие на крики диких гусей. Конечно, он и прежде мог слышать их, но голод мешал ему сообразить, что они означают. Он отбросил кость, которую обгладывал, и встал.
— Я пойду с вами.
Щеки у нее слегка порозовели.
— Простите, но мне нужно побыть одной.
— Но я же должен приглядывать за вами, — взволновался Гильом. — Я обещал вашему отцу.
— Поверьте, я вернусь целая и невредимая. Просто хочу помыться. В уединении.
— Я отвернусь, но буду неподалеку.
— Как пожелаете, — ответила она с явным неудовольствием, — но, пожалуйста, уважьте меня. Время от времени женщине нужно побыть в тишине и спокойствии.
У него едва не вырвалось: «Ты еще девочка, не женщина!», но она уже отвернулась и пошла в том направлении, куда указывала. Он проследил за ней взглядом и заметил, что движется она совсем не по-девичьи. Он отвязал коней и повел их по высокой траве.
Сквозь густой кустарник они пробрались к краю небольшого пруда. В угасающем свете дня было видно, что в центре его бьет ключ. Это было прекрасное зрелище, и Кэт не удержалась от вздоха восхищения.
— Père говорит, что воздух остывает быстрее воды и вытягивает из нее тепло. Вот почему лучше всего купаться в это время дня. Что я и делаю.
— Вы собираетесь купаться здесь? — удивился Гильом. — Вы же сказали, что просто хотите помыться.
— А как лучше сделать это, если не выкупаться?
— Это не повредит вашему здоровью? — встревоженно спросил он.
— Поверьте, я стану лишь здоровее. Ну, вы обещали мне уединение. Или забыли?
Он без единого слова отвернулся и вскоре услышал шелест снимаемой одежды. Потом послышался негромкий всплеск — когда Кэт входила в воду, — а спустя какое-то время звуки, свидетельствующие о том, что она поплыла.
«Сейчас она полностью в воде, и я могу посмотреть», — мелькнула мысль.
Только он начал поворачивать голову, как мимо, рассекая воздух, пронеслось что-то большое, серое и мокрое; он резко присел, и это нечто едва не задело его. Плоская, округлая рыба шлепнулась в траву и забилась на ней.
— Завтрак! — крикнула Кэт смеющимся голосом, со своим занятным английским акцентом. — Пока я плаваю, проследите, чтобы мадам Рыба не ускакала обратно в воду. А иначе будете сами добывать себе завтрак.
Кэт выжала из волос воду и теперь сушила их в тепле костра. Они расположились на маленькой полянке, окруженной очень высокими деревьями, — так, чтобы дым от костра рассеивался еще среди ветвей и его нельзя было заметить, если кто-то наблюдал со стены замка. Развесив выстиранную одежду для просушки на ближайших ветвях, Кэт сидела, завернувшись только в шаль.
— Бог даст, ночью никто нас не потревожит, а то мне придется скакать, прикрываясь только волосами да шалью.
Возникшая перед мысленным взором Гильома картина доставила ему удовольствие. Тем не менее он прошептал себе под нос:
— Бог не допустит этого.
Неподалеку от пруда они набрели на одинокую яблоню и нарвали столько яблок, сколько смогли унести в мокрой одежде Кэт. Еще не успев выбрать место для ночевки, они перемазали руки и лица соком кислых фруктов, но тем не менее животы набили. Кэт ножом разрезала одно яблоко пополам и выковыряла середину, превратив половинки в две маленькие чашки, из которых можно пить. Сквозь шелковую ткань вода просачивалась в одну из этих яблочных чашек, и, когда она наполнилась, девушка протянула ее Гильому. Тот жадно напился.
— Père говорит, что, оказавшись у источника свежей воды, всегда нужно напиться. Хотя сейчас живот у меня так набит яблоками, что, кажется, для воды уже места нет.
Гильом помолчал, подставляя яблочную чашку под капающую сквозь ткань воду. Потом посмотрел в глаза Кэт и заявил решительно:
— Он вам не отец. Не могут родственники быть так не похожи друг на друга.
Она неловко заерзала, поплотнее закутываясь в шаль, и посмотрела в сторону, явно не желая встречаться с ним взглядом.
— Как вы можете говорить такое? Вы ничего не знаете о нас.
— Где ваша мать?
Казалось, этот вопрос застал ее врасплох, но после мгновенного колебания Кэт ответила, сухо, почти безжизненно:
— Умерла.