– Несомненно. И тем не менее месье Пелетье соглашается время от времени шить ему одежду; он говорит, что это поддержит его репутацию в глазах вельмож и даст ему возможность получать заказы от тех, кто готов платить. Он рассматривает это как разумное вложение денег. Мой Жорж…
Она замолчала на полуслове и задохнулась, как задыхалась я всякий раз, когда говорила про Мишеля, а потом медленно выдохнула, прежде чем продолжить, и мне показалось, что она очень осторожно подбирает слова.
– Месье Пелетье взял моего Жоржа в ученики перед тем…
Она снова замолчала, пытаясь найти верные слова.
– Короче говоря, мальчик регулярно ходил с ним в замок милорда, здесь в Машекуле. То, что он мне рассказывал, вселяло в меня беспокойство – фантастические истории о том, как его там принимали, иногда паж по имени Пуату, а время от времени и сам милорд Жиль. Он не платит долгов, однако живет роскошно и обращается со своими гостями, даже с простыми людьми, так, словно они члены королевской семьи. И с какой стати подобный интерес к простому ученику…
Она забыла тот день, много лет назад, когда милорд забрал у нее из рук ее маленького сына. «Ну-ну, ангелочек, чего ты боишься?» Я оставила свои воспоминания при себе и сказала:
– Я с вами абсолютно согласна, это неприлично.
– Жорж стал с восторгом рассуждать о роскоши, которую видел. Я этого не одобряла и часто говорила ему, что он должен с радостью принимать свое положение, ведь ему повезло, что он стал учеником у такого прекрасного мастера. Разумеется, мои советы ему не нравились, но что я могла сделать? Он был учеником, почти взрослым человеком и практически вышел из-под моего контроля.
– Иногда ремесленникам бывает трудно не мечтать о жизни, которую ведут аристократы.
– Я тоже видела эту роскошь, но всегда знала свое место. Однако сегодняшние молодые люди, похоже, забывают, что благополучия можно добиться только тяжелым трудом и усердием. – Она устало пожала плечами. – С другой стороны, в таком возрасте человек знает только собственные желания. Его можно сбить с пути истинного легким мановением руки. На моего сына, вне всякого сомнения, сильное влияние оказывал Пуату – тип, описать которого мне трудно. Могу сказать лишь, что в его присутствии мне становилось не по себе, словно под одежду забралась тысяча пауков. Жорж возвращался домой и рассказывал о невероятных благах, обещанных ему Пуату от имени милорда, о плате за работу, хотя мой сын еще далеко не настоящий мастер. О материалах и самых разных вещах, иглах, дорогих ножницах, – мне все это казалось слишком нереальным и недостойным доверия. Последнее, что ему обещали… лошадь в подарок.
– Лошадь? – Это и в самом деле слишком. – Замечательный подарок.
– Oui, Mere [9] . Слишком замечательный. Естественно, он был в полном восторге.
– Как и любой другой юноша на его месте.
– Я говорила, что ему следует с подозрением отнестись к такой невероятной щедрости, но он против моей воли все равно отправился в замок в назначенный день, чтобы получить там лошадь. Две недели назад. Когда он уходил, я дала ему пару бриджей, чтобы он доставил их по дороге, и велела получить за них деньги. Он рассмеялся и сказал, что отвезет заказ на своей новой лошади, что теперь мои поручения будут приносить ему удовольствие и он будет с радостью их выполнять. – Она опустила голову, и слезинка скатилась по щеке. – Он хороший мальчик. И хороший сын.
Мне не хотелось отнимать то доброе, что у нее осталось в воспоминаниях о сыне, и поэтому я молчала. Потом, когда мне показалось, что можно задать вопрос, я спросила:
– И никаких известий о нем с тех пор?
– Никаких.
– А в замке вы не спрашивали?
– Муж мне не позволил. Он сказал, что это его обязанность, как отца мальчика. Он отправился в Машекуль, но там ему ответили, что Жорж так и не появился в замке, чтобы забрать лошадь, и ее отдали кому-то другому.
– А вы спросили, кто ему это сказал?
– Снова Пуату, паж милорда.
– И он больше не задавал ему никаких вопросов?
– Мой муж не считает возможным подозревать кого-либо, кроме собственного сына.
Она не скрывала своего возмущения. Несчастная женщина не только потеряла сына, но и лишилась уверенности в собственном муже – тяжелая ситуация.
– А вы не попытались выяснить, видел ли его кто-нибудь в тот день?
– Mais oui [10] , мать-настоятельница. Разумеется, спрашивала.
Она назвала меня не Жильметтой, не матушкой, а матерью-настоятельницей. Наша недавно возникшая близость не выдержала моих прямых вопросов. И как же глупо было с моей стороны спрашивать ее об этом – я сама мучила своими вопросами в Шантосе всех и каждого, пока они не начали меня сторониться как зачумленной.
– Андре Барбе сказал, что видел, как Жорж срывал днем яблоки за домом, в котором живут Рондо, у них там фруктовый сад. Сам он яблоки не слишком любит, и потому я решила, что он готовил угощение для лошади.
– И больше никто его не видел…
– Никто.
Сколько же раз я пыталась узнать, что делал мой Мишель в свои последние часы со слов тех, кто его видел? И не сосчитать.
– А этот Барбе, он Жоржа не видел?
– Он не видел, как Жорж ушел из сада. Да и никто другой его не видел. А я спрашивала многих. Правда, Барбе мне сказал кое-что. – Она тяжело вздохнула. – Он сказал, что встретил какого-то мужчину, незнакомого, на дороге между Машекулем и Нантом. Узнав, что Барбе из Машекуля, незнакомец пришел в страшное волнение и предупредил, что мы должны как следует присматривать за нашими детьми, потому что им грозит опасность быть украденными. А еще он спел песенку с такими словами: «Sur ce, l'on lui avait dit, en se merveillant, qu'on y mangeout les petits enfants».
Я была потрясена. Та самая фраза, которую написал мне Жан, слова, заставившие меня заинтересоваться тем, что случилось с мадам ле Барбье, именно их пробормотал прохожий, указавший мне дорогу к ее дому. Но Жоржу было шестнадцать, он уже не маленький ребенок, по крайней мере не настолько маленький, чтобы его можно было съесть. Впрочем, не все шестнадцатилетние мальчики выглядят как взрослые мужчины.
– Агата, скажите мне, Жорж был не слишком крупным мальчиком?
– Он еще продолжал расти.
– А Барбе сказал вам, откуда пришел тот незнакомец?
– Сен-Жан-д'Анжели.
Довольно далеко. Но плохие новости путешествуют быстро, особенно по темным дорогам.
По просьбе Агаты ле Барбье я провела с ней еще час, хотя говорить нам было больше не о чем, я задала ей все вопросы, которые собиралась задать. Она предложила мне перекусить тем немногим, что у нее было, и я согласилась; мой отказ мог ее оскорбить. В самый тяжелый период после исчезновения Мишеля я не могла сделать и десяти шагов, если меня кто-нибудь не заставлял. Мадам ле Барбье прошла из своей деревни через лес до самой часовни аббатства; она предстала перед епископом, пусть и не в самом привлекательном виде, и рассказала свою историю, которую епископ не пожелал слушать. Затем в кромешной темноте добралась назад, до своего дома. А сегодня справилась с болью, когда я задавала ей свои вопросы. Эта женщина, наделенная сильным характером, вызвала у меня глубокое уважение.