Я собрала всю свою силу, и моя рука с кинжалом стала опускаться, но, прежде чем он вошел в сердце Жиля де Ре, кто-то схватил меня за талию и резко развернул. Я не слышала никаких шагов. Милорд не звал стражников, а я не сделала ничего, чтобы привлечь их внимание. У меня возникло ощущение, будто я выделываю танцевальные па в воздухе. Милорд же тем временем повернулся и умчался в свои внутренние покои.
А в следующее мгновение я запуталась в своем черном плаще и оказалась на полу. Кинжал выпал из моей руки и вонзился в ковер, где и остался стоять, тихонько подрагивая. Я высвободилась из рук того, кто меня схватил, быстро повернулась и обнаружила, что смотрю в глаза Жана де Малеструа.
Он забрал кинжал, вывел меня в коридор и прислонил к одной из стен, чтобы я не упала. Поблизости не оказалось ни одного стражника, видимо, он отослал их в другой коридор, ведь не мог же он их совсем отпустить.
– Жильметта! – вскричал он. – Что на вас нашло?
– Я… я не знаю…
– Как вы могли даже подумать о таком… Вы что, лишились рассудка?
Я несколько мгновений на него смотрела, а потом взглянула в сторону пустой гостиной.
– Нет, ваше преосвященство, я начинаю думать, что, возможно, я его обрела.
Местонахождение тринадцати детей оставалось неизвестным. Родители, все еще питавшие надежды на благополучное возвращение своих мальчиков, были в шоке от столкновения с жестокой реальностью – они узнали о том, что произошло с Эрлом Джексоном и Джеффом. Большинство из них настаивали, чтобы власти приложили все усилия и узнали, что случилось с телами.
Уилбур отказывался работать со следствием, он в буквальном смысле над нами издевался. Но мы знали, что он проделывал с мальчиками, – все было записано на пленку. Он использовал каждого похищенного ребенка в качестве «актера» в жутких фильмах с пытками и настоящей смертью. Во время обыска на студии «Ангел-филмс» удалось обнаружить прекрасно замаскированный сейф, в котором отдельно от других лежало несколько роликов с пленкой. Я до конца жизни буду спрашивать себя, почему Уилбур не рассказал об их существовании Шейле. Возможно, он сохранял безумную надежду использовать эти пленки.
Уилбуру Дюрану удалось избавиться от тел своих жертв, но по каким-то необъяснимым причинам он сохранил их кроссовки. А потом – кто бы мог подумать! – несколько продюсеров пришли к нам и рассказали, что Уилбур, не особо афишируя, показывал куски из своих фильмов вместе со сценариями в надежде подписать договор на создание полнометражного фильма.
«Это была детская порнография с изнасилованиями, – сказал нам один из них, – без малейших попыток ее смягчить. Совершенно не мой рынок. Но специальные эффекты были великолепны, все выглядело абсолютно реальным. Никогда не видел ничего подобного», – признался он.
Не было ничего удивительного в реальности этих пленок. К счастью, их не начали распространять.
«Это было уже слишком, – сказал один из кинопрокатчиков. – Но вы можете не сомневаться, копии еще всплывут. На такие вещи существует устойчивый спрос на черном рынке».
Он оказался прав. Фильм без названия стал хитом на порнографических сайтах, где специализировались на кровавых фильмах с педофилией. Все это было частью чудовищного плана Уилбура.
Никто из нас не сумел понять, почему кроссовки так много для него значили. Возможно, это было единственное, что объединяло его жертвы и что он мог держать на виду у всех. Вероятно, ему приносил огромное удовольствие тот факт, что люди регулярно видели его коллекцию, но даже представить себе не могли, что это такое. Эркиннен не ошибся, когда утверждал, что убийцы склонны сохранять какие-то вещи, которые напоминали бы им о жертве; Джеффри Дамер набил холодильник головами жертв, а в морозильной камере держал части их тел на случай, если ему «захочется перекусить». Эд Гейн [79] , прототип Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят», заходил так далеко, что срезал загорелые участки кожи своих жертв. Он даже начал шить себе купальник в виде майки и трусов из этих драгоценных кусочков, когда его поймали. В той книге, которую мне одолжил Эркиннен – представляете, она все еще лежит на тумбочке возле моей постели, – я прочитала о рыцаре из пятнадцатого века, аристократе Жиле де Ре, который хранил головы почти трехсот жертв, чтобы иметь возможность размышлять о том, какая из них самая красивая.
О Господи!
Кроссовки хранились прямо в студии, так что их мог увидеть кто угодно. Абсолютно ненужный риск, но Уилбур рассчитывал, что это сойдет ему с рук. Довольно долго так и было. В конечном счете именно желание находиться поближе к уликам собственных преступлений и выдало Дюрана.
Меня преследует ощущение, что Уилбур понимал, как рискует.
«Наверное, он хотел, чтобы его поймали, – сказал мне Док во время одного из наших разговоров, после того как кошмар закончился. – Скорее всего, в этом для него было что-то привлекательное».
Не исключено, что некая часть Уилбура Дюрана ужасалась собственным деяниям, возможно, в нем еще оставалась какая-то толика разума, пытавшаяся противиться безудержному натиску безумия.
Так или иначе, но, когда детективы начали оказывать на него серьезное давление, пытаясь выяснить, где находятся тела остальных похищенных детей, они потерпели неудачу.
– Какие похищенные дети? – постоянно спрашивал Дюран.
И Шейла добавляла:
– Мы не признаем других похищений.
Это был открытый вызов, который выводил из себя Спенса и Эскобара, официально назначенных детективами, отвечающими за расследование. В беседах с Шейлой Кармайкл осторожно подняли вопрос о смягчении наказания в обмен на сообщение о местах, где спрятаны тела остальных жертв. Шейла внимательно все выслушивала, а потом вновь и вновь заявляла, что ее клиент не имеет никакого отношения к исчезновению остальных детей. Однако она тут же подала заявление о приостановке судебного разбирательства – поскольку как адвокат Дюрана чувствовала себя обязанной донести до сведения своего клиента все предложения, сделанные полицией и прокурором, и намерена поговорить с ним на данную тему – впрочем, она уверена, что это ни к чему не приведет, поскольку ему неизвестно об исчезнувших мальчиках.
– Вы ведь знаете, что он безумен, – добавила она, – так что от него можно ждать чего угодно. Я не могу предсказать заранее, как он отреагирует.
Джим Йоханнсен встретился с семьями жертв, чтобы объяснить им, какие переговоры идут между сторонами. Он хотел получить «разрешение» от семей на их дальнейшее ведение. Среди прочего, он осторожно спросил, нельзя ли обещать Дюрану, что прокурор не станет настаивать на смертном приговоре, если он расскажет о местонахождении тел.
Я сочувствовала всем этим людям. Они оказались перед ужасным выбором: если прокурор будет настаивать на вынесении смертного приговора, они могут никогда не узнать, что произошло с их сыновьями.