И если между жертвами существует такое удивительное сходство, то нет ли некой общей схемы в присутствии близких людей, якобы находившихся рядом во время похищения? До сих пор всех, кто попал под подозрение – но впоследствии был из-под него выведен благодаря надежному алиби, в том числе и Гарамонд, хотя он в этом так и не пожелал признаться, – связывало лишь то, что они имели какое-то отношение к исчезнувшему ребенку.
Едва ли это можно назвать грандиозным открытием.
Лишь в немногих делах имелись фотографии, поскольку арестовали лишь Джесси Гарамонда, который начал вызывать у меня все более сильное раздражение. Гнить в тюрьме только для того, чтобы защитить интересы брата, – такое впечатление, что он начитался древнегреческих трагедий, которые мы проходили в старших классах. Одна из немногих фотографий, обнаруженных в делах, очень меня расстроила. Предполагаемый преступник – дядя похищенного мальчика – обнимал его за плечи; они стояли возле бейсбольного поля, мальчик был в спортивной форме, словно весь день отрабатывал движение к базе.
Снимок явно делал любитель, поскольку фон показался мне избыточным, да и изображение слегка перекосилось. Однако фотограф не смог скрыть своего обожания; мальчик и дядя были совершенно счастливы, и снимавшему удалось поймать это редкое мгновение. Я смотрела на фотографию, и в голове у меня вертелась одна и та же мысль: «Не может быть». У меня не имелось никаких оснований для такого вывода, но я не могла заставить себя думать иначе. Вот вам и профессиональная отстраненность.
Наверное, я никогда не была так счастлива видеть своих детей, как в то воскресенье, когда они вернулись домой. Все вошло в норму. Они прекрасно провели время, поскольку Кевин выглядел ужасно усталым, когда привез их; хороший знак.
Не знаю, поверите вы мне или нет, но одно из самых моих любимых занятий вместе с ними – это стирка, поскольку она требует совместных усилий. В том чудовищном беспорядке, которым Эван называет свою комнату, он нашел корзину, и мы все уселись в гостиной вокруг горы носков, нижнего белья, спортивной формы и футболок, чтобы их рассортировать. Джулия собирала белое, Френни светлые цвета, а Эван темное – он не мог собирать белое, поскольку отказывался прикасаться к маленьким белым лифчикам Френни.
– Ты ужасный трус, – дразнила его Френни. – Джулия должна смотреть на твои дурацкие трусы, а ты боишься маленького лифчика.
– Да, маленького, мисс Плоская Грудь, – парировал он. Начался ужасный шум. Неожиданно белье полетело во все стороны. Я решила поучаствовать во всеобщем веселье и попыталась накинуть на сына простыню, но он с веселым смехом ловко отскочил в сторону.
– Бесчувственный оболтус, – проворчала я, с трудом сдерживая смех. – Что с тобой будет, если она вырастет больше тебя.
– Точно, – вмешалась Френни и показала бицепсы. Как Арнольд Шварценеггер. – Ты думаешь, я занимаюсь танцами, балбес. На самом деле это каратэ.
Она попыталась нанести удар, но Эван его легко перехватил. Взвизгнув от удовольствия, Джулия ринулась в бой, запрыгнув на спину брата. Они начали бороться, так что вскоре перья у них торчали в разные стороны. А потом, задыхаясь от смеха, дружно повалились на пол.
Наконец нам удалось рассортировать белье и загрузить первую порцию в машину. Я поставила диск «Битлз», все еще рассчитывая, что мне удастся привить детям любовь к музыке шестидесятых, как это когда-то сделал мой старший брат. Я всегда радовалась, когда видела, что дети знают слова большинства песен и могут подпевать. Потом мы проверили домашние работы у всех и сделали горячие бутерброды с сыром.
Джулия и Френни заснули перед телевизором. Я осторожно взяла Френни на руки, понимая, что очень скоро она станет слишком тяжелой и я не смогу ее поднять. Перед тем как двинуться к ее спальне, я остановилась, чтобы оглядеть гостиную. Мой милый сын поступил так, как я с его старшей сестрой, – с Джулией на руках последовал за мной по лестнице.
Я с трудом удержала набежавшие слезы.
Конечно, мне захотелось поцеловать его перед сном, а он возмутился таким проявлением материнской любви. Мне было все равно. Когда они заснули, я навела порядок на кухне, поскольку одна только мысль о том, что утром в понедельник я увижу остатки бутербродов, приводила меня в ужас. Покончив с уборкой, я засунула папки с делами в свой сразу же растолстевший портфель.
И улеглась в постель. С тумбочки на меня смотрела книга Эркиннена. Я вздохнула и подумала: на сегодня хватит. Однако взяла ее и начала читать, а через несколько минут стала кое-что выписывать. На следующее утро я проснулась со следами страниц на щеке. Мне так много еще нужно узнать.
Утром в понедельник я нашла два из оставшихся трех дел в своем почтовом ящике. Интересно, смогла бы я так же легко отказаться от работы над чем-то, как эти детективы. Впрочем, с точки зрения карьеры никому не хочется иметь на своем счету нераскрытые преступления. Даже по отдельности разобраться в них не просто. Но и теперь, когда мне удалось установить между ними сходство, нет никаких гарантий, что я сумею довести их до конца. И тогда процент раскрываемости понизится и станет нормальным – впервые за всю мою карьеру.
Я начала звонить родителям жертв, чтобы представиться. Передачу их дел я объяснила обычным «перераспределением нагрузки». Большинство из людей, с которыми мне пришлось беседовать, проявили понимание и были готовы сотрудничать. Я сумела договориться о встрече с матерью одного из исчезнувших мальчиков на дневное время – как раз после того, как отвезу Френни на танцы.
Большинство разговоров прошло нормально, с учетом всех обстоятельств, но один из них получился очень напряженным и произвел на меня тяжелое впечатление. Отец пропавшего ребенка, которому на начальном этапе было предъявлено обвинение, погрузился в полнейшее уныние. Его алиби оказалось наименее надежным – он один ехал на работу. Прошел целый месяц, прежде чем удалось отыскать видеозапись, сделанную камерой системы безопасности, которую недавно установили. Мать мальчика рассказала, что детективы вели себя с ее мужем весьма агрессивно, что совершенно естественно, когда появляются серьезные улики – а в данном случае речь шла о показаниях довольно надежного свидетеля. Примерно через три месяца после исчезновения сына отец покончил с собой, оставив вдову в полном одиночестве: похищенный ребенок был у них единственным. Я так хотела поймать этого монстра. Так хотела.
– Нужно проверить всех, кто совершал сексуальные преступления на нашем участке, – сказал мне Фред.
– Да, ладно, это ни к чему не приведет. Какой смысл…
– Нужно прикрыть твою задницу, Дунбар. Не говоря уже о том, что я твой лейтенант и твоя задница есть продолжение моей. Если твой преступник – а я до сих не уверен, что речь идет об одном и том же парне, – окажется одним из известных полиции типов, нам будет очень нелегко отмазаться, когда станет ясно, что ты даже не пыталась их проверить.
Конечно, он прав; любой профессионал поступил бы так же, в противном случае к нам будет легко придраться. Однако мне было жалко тратить время впустую; в Лос-Анджелесе тысячи подобных преступников, и на допросы уйдет куча времени.