– Они легли отдыхать. Поезжайте к следующему мосту, там живет семья охотника, они пускают умыться и отдохнуть. Тут меньше мили.
Говорить спасибо я не стал, не за что. Да и некстати появившиеся посетители мне очень не понравились. Потому я молча бросил мелкую монету и направился к своему отряду.
– Тут нужник есть на улице, – с сомнением поглядывая на выбравшихся из кареты дам, тихонько пояснил мне стражник Сагон. – Пусть идут, мы покараулим, а поесть можно и у обочины. Мы припасы взяли, и у вас корзинка есть.
– По нужде тоже можно сходить у обочины, – поразмыслив минуту, постановил я. – Поехали, остановимся немного подальше, где кусты погуще.
Спутницы спорить не стали, торопливо влезли в карету, и мы поехали дальше. Но одну мелкую пакость я все же сделал. Наслал на всех постояльцев расстройство желудка, пусть теперь выясняют, чем таким хозяин их накормил.
На привал мы остановились минут через пятнадцать, и, едва выпрыгнув из кареты, я с удовлетворением убедился, что Сагон опытный путешественник и выбирать места для стоянок умеет. Здесь присутствовало все, что требовалось для привала, было и где умыться, и на что присесть, чтобы перекусить. Неглубокое ущелье, скорее почти ложок, уходило вбок, заворачивая за крутую скалу, и по его дну торопливо бежал ручеек, а по склонам росли густые кусты облепихи и дикой сирени.
Стражник предусмотрительно так развернул карету на свободном пятачке между кустами, чтобы она не загораживала встречным путешественникам дорогу и не прогревалась на солнце, а после привала смогла бы свободно двинуться в прежнем направлении.
Бросив на Мэлин с гувернанткой простенькую защиту от насекомых и змей, я отправил их в глубь ущелья и направился к ближайшим кустам. Мне не терпелось прочесть послание Ренгиуса.
Желудь мгновенно раскрылся от стандартного заклинания, извлеченный из него туго свернутый комок записки я разматывал чуть дольше. А читал несколько мелко написанных строк еще продолжительнее. И не оттого, что ничего не уяснил сразу, нужно быть откровенным тупицей, чтобы не понять такой простой информации.
Но вот устоять перед обрушившейся на меня лавиной угнетающих чувств оказалось совсем непросто. Слишком много всего разом свалилось на мою бедную, наивно-самоуверенную и оттого особенно ранимую натуру. И переосмысление происшедшего в новом свете, и отчаяние от прошлой слепоты, и сложное чувство из смеси благодарности и обиды, испытываемых к сородичу.
Хотя обижался я, конечно, зря, он же написал, что окончательные детали узнал в последний момент. Ну а про то, что королева воспитывает бастарду вовсе не из человеколюбия или в память о покойном муже, я отлично знал и раньше. И прекрасно понимал, что замуж своенравную девчонку выдадут за того, кто будет более выгоден политическим планам королевы, а вовсе не по любви. И ничуть не удивлялся такому положению вещей и не возмущался. А чего зря тратить силы, если у людей все это в порядке вещей? Да у них испокон веков в обычае, что большая часть женихов и невест даже не видят друг друга до свадьбы, все за них решают родственники и главы домов.
И ничего, живут себе припеваючи, рожают детей и категорично заявляют в старости, что прожили жизнь в любви и согласии.
Машинально сунув в карман желудь, авось пригодится, я развеял письмо и злобно ухмыльнулся. Ну и кого я обманываю такими рассуждениями?
При чем здесь люди и вообще человеческие законы, если королева собралась выдать девчонку замуж за одного из племянников повелителя дроу?
И не тех дроу, кто прекрасные сыновья теневой половины эльфов, как поется в старинных балладах. Лгут менестрели и лицедеи, скоморохи и комедьянты. Нет у эльфов никаких таких братьев. Да их и самих, тех, кто хранит тайны светлой долины Эмаельгейл, после разлома в нашем мире наберется несколько десятков, не более.
А вот прозвищем «дроу» после разлома называют потомков тех народностей, что попали под обратную волну и после этого стали неуклонно меняться, с каждым поколением все меньше походя на чистокровных людей и все более – на неизвестные прежде виды нечисти. И потому живут на протяжении долгого времени очень обособленно и замкнуто, напрочь отвергая всякие попытки остальных рас подружиться с ними и незыблемо храня в тайне собственные порядки и обычаи.
Лишь с нашими старейшинами правители дроу поддерживают строго официальные отношения, и то потому, что и они и мы являемся детищами одного явления. Да вот теперь королеве как-то удалось с ними договориться… И в другое время я сказал бы, что она молодчина и честь ей и хвала, потому что мирные отношения – это то, за что ратуем мы. И за что терпим мерзкий закон, названный по имени того, кто вывел формулу зависимости, правилом Хангерса.
Но представить, что за этот мир будет расплачиваться хотя и вредная, но ничем не обязанная королеве ведьмочка, было крайне неприятно. Просто противно. Тем более что именно я приложил все свои способности, чтобы затянуть петлю на ее шейке.
Но особенно тяжко мне было сознавать, что я ее осыпал укорами и поливал презрением в тот миг, когда девчонка пыталась всеми доступными ей методами доказать окружающим, а через нас и королеве, что никак не достойна такой чести.
Следовательно, она было осведомлена о планах королевы загодя – внезапно с убийственной четкостью сообразил я, – и значит, знал еще кто-то из начальства крепости. Но кто это был, меня пока не волновало. Сразу понятно стало другое: он поделился этими сведениями с остальными. Несомненно, не со всеми, но я и те, кто ничего не знал, определенно были в меньшинстве. Потому они и удивлялись так искренне, что Мэлин прекратила всякое сопротивление. Не понимая, с чего это она решила принести себя в жертву, и недоумевая, как именно я сумел ее уговорить.
Святая пентаграмма, как же мерзко… Нет, решено. Не хочу ни степеней, ни званий, ни места в академии. Заканчиваю это дело и возвращаюсь домой. Не потому заканчиваю, что обязан, просто некому, кроме меня, обеспечить им в пути безопасность. И пусть потом прошедшие испытание смотрят свысока, этот путь каждый волен выбрать для себя сам.
Я вернулся к камню, на котором была разложена еда и возле которого уже жизнерадостно двигались челюсти наших стражников и Ганика, нехотя взял пирожок и оглянулся на Мэлин, задумчиво разглядывающую из-под вуали прекрасный вид, открывающийся с этого поворота дороги.
– Если ты не будешь сейчас есть, то к концу путешествия заболеешь, – по обыкновению сухо выговорили мои губы, и я вмиг разозлился на себя за этот тон.
Но она привычно подавила вздох, взяла пирожок и начала жевать, постепенно входя во вкус и со все большим аппетитом. Значит, мне не стоит подавать виду, что я в курсе ее тайн, – пришло неожиданное осознание, иначе меня захлестнут волны упреков, раскаяния, жалости… Нет уж.
Спаси святая пентаграмма.
Пусть все идет так, как и шло, помочь ей я все равно не смогу. Да и не стану, настрого запрещено это нашими законами, вмешательство во внутренние и политические дела королевства. У нас с ними чисто деловое сотрудничество, и этим все сказано.