Мне вдруг стало интересно, о чем думает сейчас Питер, в частности думает ли он сейчас в своем купе обо мне. Влюблялся ли он когда-нибудь? Встретил ли раньше девушку, на которой хотел бы жениться, и если да, то почему так и не женился? Я вспомнила о Вили и ее кокетстве с ним и с искренним удовольствием представила себе ее досаду и разочарование, когда она узнает о наших планах. Конечно, с моей стороны не стоило бы проявлять столь низкое злорадство, однако, если я хочу оставаться честной с самой собой, мне следует признаться в нем. Вили неприятна мне, и вообще ни одна девушка не должна демонстрировать свои намерения столь очевидным образом.
И все же, пришла я к выводу, в жизни Питера должны были существовать другие женщины. Я вспомнила, что перед нашей помолвкой с Тимом я знала о нем все. Я была знакома с девушками, за которыми он ухаживал, кроме того, он был абсолютно откровенен со мной, рассказывал, как мало или много они значили для него.
О Питере я не знала абсолютно ничего. И тут я подумала, что ведь и он ничего не знает обо мне. Впрочем, это было даже неплохо — во всяком случае, будет о чем поговорить и что выяснить после заключения брака.
Я решила, что пора уже и заснуть, однако в два часа ночи еще лежала с открытыми глазами, слушая, как поезд во тьме мерно стучит колесами.
И тут я испугалась — испугалась того, что делаю. Я почувствовала, что жизнь моя как раз похожа на этот поезд, мчащийся в ночи и освещавший перед собой лишь несколько впереди лежащих ярдов дороги.
«Ну хорошо, — сказала я себе, — ты вызвалась спасти карьеру Питера, но что, если ты будешь несчастной в браке с ним, что ты будешь делать тогда? К тому же отныне тебе придется жить в Англии».
Как я могла забыть об этом — забыть, что всю свою жизнь мне придется провести вдали от родины, от своего дома, от близких — здесь, в Англии.
«Нет, на это я не способна, — решила я. — Это мое предложение было просто безумием. Надо немедленно сказать Питеру, тогда мы сойдем на следующей же станции и первым поездом вернемся назад, в Глазго».
Я встала, надела халат и тапочки, но, едва я включила свет, будущее предстало передо мной не таким уж мрачным. Никто не тянул меня за язык, я дала слово. К тому же Питер был мне симпатичен, и я не могла его подвести.
Мне вспомнилось полное издевки, торжествующее выражение на лице Дурбина, когда мы стояли посреди прихожей миссис Маллиган; пришли на память слова, которые она бросала нам своим громким вульгарным голосом; вспомнилось лицо Питера, побелевшее и напряженное, вспомнила его жесткий профиль.
— Нет, все уже решено, — вслух сказала я сама себе и, сняв халат, снова забралась под одеяло.
Должно быть, сразу после этого я заснула, так как потом помню только стук в дверь принесшего мне чай проводника. Я встала и подняла шторку.
Первый увиденный мною за окном пейзаж привел меня в такой восторг, как ни одно другое место — я имею в виду подлинную Шотландию, а не Глазго с его окрестностями. Равнину освещали неяркие лучи весеннего солнца, а вершины далеких гор были покрыты снегом.
Там и сям кристально чистые ручейки куда-то спешили по серым камням, время от времени вдали проглядывало изумрудно-зеленое море.
Не могу описать, насколько прекрасной показалась мне эта картина, и я вновь ощутила радостное волнение от того, что ждало меня впереди.
«Во всяком случае, смерть от скуки мне не грозит, — подумала я, — что угодно, но не это».
Я как раз начала одеваться, когда Питер постучал в дверь между нашими купе и спросил, проснулась ли я.
— Уже встаю, — ответила я.
— Прибытие через двадцать минут, — напомнил он мне.
Я заторопилась и вскоре была готова. Пришлось приложить все усилия, чтобы выглядеть привлекательной. Я намеревалась явиться в замок моего деда не растрепанной и усталой с дороги, но бодрой и привлекательной.
«Я покажу ему, как игнорировать моих родителей», — думала я.
Когда я привела себя в порядок, Питер открыл дверь.
— Ну как спалось? — спросила я его.
Он помедлил с ответом, и я заметила, что у него усталый вид.
— Похоже, вы так и не сомкнули глаз! — укорила я его. — И что же беспокоит вас — прошлое или будущее?
— И то и другое, — произнес Питер.
Покачнувшись вместе с вагоном, он спросил:
— А вы точно не передумали, Мела? Мы можем успеть и на поезд, возвращающийся в Глазго.
У меня было такое чувство, будто он каким-то образом подслушал мои ночные сомнения и колебания.
— Я приняла решение, Питер, — ответила я, — и не имею привычки менять их.
— Благослови вас Господь!
В голосе его вроде бы послышалась нотка облегчения, но, прежде чем я успела убедиться в этом, он нагнулся к моему чемодану.
— Прибываем, — заметил он.
Надев шубку, я вышла за ним в коридор. Проводник помог нам спуститься на перрон полустанка. Было очень холодно, но морозный воздух бодрил и напоминал мне о чудесной погоде, которая обычно стоит у нас осенью.
Поезд остановился всего на пару минут и тронулся с места, еще когда мы шли по платформе.
Я проводила его взглядом, подумав, а не следует ли увидеть в этих вагонах последнее звено, связывающее меня с прошлым, однако не стала этого делать. В то мгновение я не ощущала никаких сожалений, в волнении предвкушая предстоящие события.
Нас ожидало старое, даже дряхлое на вид такси.
— Я телеграфировал в местный гараж, — проговорил Питер. — Боюсь, что ничего лучшего у них просто нет.
— Хорошо, если доедем до места.
Водитель ухмыльнулся.
— Можете не беспокоиться, мисс, в этом моторе еще есть силища.
Мы уселись, и машина, громыхая, двинулась с места. Именно громыхая, потому что и окна, и двери, и всякое сочленение этого автомобиля пищало и скрипело по-своему. Дорога оказалась ужасной, Питер объяснил мне, что недавние снега попортили полотно и что его скоро, еще весной, поправят.
Впрочем, я не обращала особого внимания на дорогу, так захватили меня окрестные виды. Мы ехали вдоль побережья, и отвесные скалы спускались к песчаному пляжу, на который накатывал морской прибой.
Питер вдруг прикоснулся к моей руке и сказал:
— Смотрите, вот и замок.
Я посмотрела вперед и увидела над пустошами, в центре большой долины внушительные серые стены, за которые сражались и гибли мои предки.
Никогда не забуду своих первых впечатлений от замка.
По мере того как мы подъезжали ближе, стены замка как бы становились все выше и выше, все суровее и мрачнее, пока наконец не воцарились над всем ландшафтом, и я не видела ничего, кроме серого камня, узких, похожих на щели окон и огромной арки над входом.