Кивнув, он опустился в кресло, а я направилась в дальний конец зала.
Удивительно было видеть узнаваемые фамильные черты на таком множестве лиц, однако лица всех Макфилланов мужского и женского пола, от начала рода и до наших дней, обнаруживали несомненное семейное сходство. Рассмотрев портреты, я подошла к витрине с миниатюрами, и в этих лицах угадывались похожие черты; в женских портретах я словно узнавала себя — тот же овал, линия носа, разлет бровей, даже манера зачесывать назад со лба волосы.
Должно быть, процесс узнавания оказался куда более волнующим для меня, чем для большинства коренных британцев, живших на родине в своих домах, где жива память о предках — картины, книги, мебель и прочие вещи, собранные ушедшими поколениями.
Однако моя мать приехала в Канаду с пустыми руками, а мой отец, не старший среди наследников, немногое получил от своих родителей, которым, собственно, и нечего было ему завещать.
Закончив осматривать картины, я вернулась к деду. Возле его кресла стоял деревянный табурет, и я села на него.
— Они заинтересовали тебя? — спросил он.
Я кивнула головой в знак согласия.
— Ужасно! И мне хотелось бы узнать побольше о них, узнать об их жизни и делах.
Ответ явно понравился старику.
— Мама кое-что рассказывала мне, — продолжила я, — но понимаете, она всегда грустит, когда рассказывает о доме.
Лицо деда словно окаменело, и на какое-то мгновение мне показалось, что он запретит мне упоминать о его дочери. Однако он спросил:
— Как там она?
— Благополучна и счастлива, — ответила я, — но скучает по своим родным. А вы не тосковали о ней все эти годы?
И только произнеся эти слова, я ощутила всю их дерзость и решила, что получу резкий ответ. Он ответил не сразу, сперва нагнулся и погладил по голове одного из своих ретриверов.
— М-да, — отозвался он наконец. — Нам тоже не хватало ее.
— А почему вы так возненавидели моего отца? — рискнула спросить я. — Потому что он был канадцем или Макдональдом?
Дед неотрывно смотрел на огонь в камине, на языки пламени, лизавшие большое полено, уложенное на стальные опоры. А потом, выждав немного, заговорил.
Не могу вспомнить в точности его слов, однако рассказанная им повесть показалась мне правдивой, живой и настолько берущей за душу, что невозможно было подумать, что он рассказывает не о событиях наших дней, но о делах минувших столетий.
Дед рассказал мне о том, что некогда клан Макфилланов был довольно многочисленным. Они построили замок, в котором жил их вождь, а сами поселились в долине. Предки мои не занимались кражей овец или грабежами, как многие шотландские кланы, ими правил благородный вождь, давший им законы, научившие уважать помимо своей собственности и собственность других людей. Это был процветающий род, у них были стада скота и отары овец, поэтому они ни в чем не нуждались.
А однажды к ним обратился за помощью попавший в опасное положение соседний клан, занимавший земли в тридцати-сорока милях отсюда. Не ответить на призыв о помощи было невозможно, поэтому все, кто мог сражаться, двинулись к соседям, оставив в замке только женщин, детей и подростков и стариков.
Но пока мужчины отсутствовали, из-за гор нагрянули Макдональды; они похитили все, до чего смогли добраться; перебили юношей и стариков, увели с собой стада, молодых женщин и детей. Они сожгли фермы и пытались поджечь замок.
Вернувшись, мужчины клана Макфилланов обнаружили, что от родного дома остались только курящиеся руины да нагая земля на месте того, что приносило им благополучие и довольство.
Конечно же, охваченные горем и яростью, они немедленно отправились в погоню за Макдональдами, дав клятву отмщения. Прошло несколько месяцев, прежде чем им удалось сойтись в бою, но ход сражения обратился против Макфилланов. Они оказались окруженными превосходящим в числе противником в незнакомой им местности. Лишь немногие уцелевшие сумели вернуться в свою долину. Среди них был и младший сын того вождя. Он унаследовал замок и стал главой клана, ибо отец его и братья погибли в бою. От него мы и ведем свой род…
Дед неспешно рассказывал мне эту историю, и я начинала понимать, что жестокость и коварство Макдональдов оставили по себе не зажившую за прошедшие века рану: отмщение не совершилось, воздаяние не было получено.
Услышав эту историю в Канаде, я восприняла бы ее как древнюю легенду, не имеющую никакого отношения к ныне живущим людям. Но, услышав ее из уст собственного деда, в огромном, полном старинного оружия зале, я поняла то, что прежде оставалось за пределами моего понимания.
Его голос выдавал глубокую боль, которая им владела. С его точки зрения, Макдональды во все времена были коварными и жестокими ворами и насильниками.
И то, что любимая и единственная его дочь убежала с Макдональдом, было для него горем и позором.
Да, теперь я осознавала это, и мне уже трудно было понять, как моя мать смогла влюбиться в Макдональда. Ведь она-то должна была знать с малых лет эту горькую повесть. Мне казалось, если бы я была на ее месте, я бы едва ли не в ужасе отшатывалась от всякого мужчины, носящего это имя.
Когда дед завершил свой рассказ, я будто вернулась в сегодняшний мир из дальней дали. Протянув руку, я прикоснулась к его руке.
— Спасибо за этот рассказ, — проговорила я. — Я услышала вас и впервые поняла. Все эти годы я считала вас злым и жестоким человеком. Но теперь, по-прежнему сочувствуя матери, я понимаю и ваши чувства.
A потом я стала рассказывать ему о моем отце. О том, как родителям его пришлось переселиться в Канаду, как еще мальчишкой он был вынужден помогать отцу и старшим братьям на лесопилке. Я рассказала о том, как собственным усердным трудом он продвигался наверх и теперь возглавлял правительственный департамент лесной промышленности; рассказала я и о том, сколько счастья он принес моей матери.
Дед не прерывал меня. Когда я умолкла, не задал мне ни одного вопроса. После долгого молчания он поднялся на ноги и сказал:
— Пойдем. Я хочу показать тебе наш замок.
Так началось мое знакомство с исторической достопримечательностью — одно из самых замечательных в моей жизни. Дед показал мне древние стены; показал полуразрушенные башенки, в которые приходилось подниматься по узким винтовым лесенкам, приводившим в крошечные круглые комнатушки, откуда в узкие просветы можно было наблюдать всю окрестность. Он провел меня по стенам и руинам старой крепости.
Я обнаружила, что ныне обитаемая часть замка очень мала по сравнению с той, какой она была когда-то, но, отмечая прочность древних стен, я заметила кое-что еще: очевидные повсюду знаки бедности — вытертые ковры, выцветшие занавеси, нигде не было видно тех современных удобств, без которых мы теперь уже не можем обойтись.
Свет давали масляные лампы и свечи; в кухне готовили на открытом огне, а возраст старинных печей перевалил за сотню лет. В жилой части замка не было ни ванн, ни водопровода. Воду носили из глубокого колодца во дворе, вырытого еще во времена постройки старого замка и некогда позволившего моим предкам выдержать осаду войска герцога Камберлендского.