Абонент ответил почти сразу же. Ян Клейн еще не спал.
После разговора с президентским охранником он понял, что спать в эту ночь не придется.
Поздно вечером Сикоси Цики метким броском ножа прикончил мышь. Таня к тому времени уже ушла спать. Коноваленко ждал, когда можно будет позвонить Яну Клейну в ЮАР и получить последние инструкции насчет отъезда Сикоси Цики. Кроме того, он собирался закинуть удочку о своем будущем, об иммиграции в ЮАР. Из подвала не доносилось ни звука. Таня, спускавшаяся к девушке, сказала, что она спит. В этот вечер Коноваленко впервые за долгое время был вполне доволен. Контакт с Валландером состоялся. В обмен на дочь он потребовал для себя негласную охранную грамоту. Валландер должен дать ему неделю сроку и лично проследить, чтобы полицейские облавы остались безрезультатны. Поскольку Коноваленко рассчитывал незамедлительно вернуться в Стокгольм, Валландер должен был сделать так, чтобы его продолжали искать на юге Швеции.
Но во всем этом, конечно, не было ни слова правды. Коноваленко намеревался застрелить и Валландера, и его дочь. Интересно, поверил ли ему этот полицейский. Если поверил, значит, он именно таков, каким показался Коноваленко с самого начала, — наивный провинциальный сыщик. Впрочем, Коноваленко предпочитал не совершать прежней ошибки — недооценивать его.
Почти весь день он посвятил Сикоси Цики. Точно так же как с Виктором Мабашей, проработал с ним различные, но вполне возможные варианты развития ситуации вокруг покушения. И пришел к выводу, что Сикоси Цики сообразительнее Виктора Мабаши. Вдобавок его как будто бы совершенно не трогали беглые, но недвусмысленные расистские выпады, от которых Коноваленко был не в силах удержаться. Пожалуй, в ближайшие дни надо спровоцировать парня погрубее, проверить пределы его самоконтроля.
Кое-что все-таки роднило Сикоси Цики и Виктора Мабашу. Коноваленко даже начал думать, что это, наверное, вообще свойственно натуре африканцев. Их замкнутость, совершенно не позволяющая угадать, о чем они, собственно, думают, и вызывавшая у него злость и досаду. Он привык видеть людей насквозь, представлять себе их мысли, а тем самым иметь возможность предвидеть их действия.
Глядя на чернокожего африканца, который только что прикончил своим странным изогнутым ножом мышь в углу комнаты, Коноваленко думал: он отлично выполнит свою задачу. Еще несколько дней теории и пристрелки оружия — и можно отправлять его обратно. Он станет моим билетом на въезд в ЮАР.
Сикоси Цики встал и поднял нож с мышью. Прошел на кухню, стряхнул мышь в мусорное ведро и вымыл лезвие. Коноваленко наблюдал за ним, время от времени прихлебывая глоточек водки.
— Нож с кривым лезвием, — сказал он. — Раньше я таких никогда не видел.
— Мои предки делают такие ножи больше тысячи лет, — сказал Сикоси Цики.
— Но кривое лезвие? Зачем?
— Никто не знает, — ответил Сикоси Цики. — Тайна остается тайной. Когда ее раскроют, ножи потеряют свою силу.
Немного погодя он ушел в свою комнату. Его загадочный ответ разозлил Коноваленко. Сикоси Цики запер свою дверь на ключ.
Коноваленко остался один. Прошелся по дому, погасил везде свет, оставил включенной только лампу возле телефона. Посмотрел на часы. Половина первого. Скоро можно звонить Яну Клейну. Прислушался — в подвале ни звука. Налил еще стакан водки. Чтобы выпить после звонка Яну Клейну.
Разговор с ЮАР продолжался недолго.
Ян Клейн выслушал заверения Коноваленко, что с Сикоси Цики проблем не будет, в его душевном равновесии можно не сомневаться. Потом Ян Клейн изложил свои инструкции. Сикоси Цики должен вернуться в ЮАР самое позднее через неделю. Задача Коноваленко — немедля позаботиться о его отъезде из Швеции и проследить, чтобы обратный билет до Йоханнесбурга был забронирован и подтвержден. Коноваленко показалось, что Ян Клейн спешит, словно что-то его подгоняет. Конечно, он не мог точно установить, так ли это. Но все же отказался пока от вопросов о своем собственном выезде в ЮАР. Разговор закончился, а он даже не заикнулся о своем будущем и оттого разозлился. В сердцах осушил стакан водки. Уж не задумал ли Ян Клейн надуть его? Но он отбросил эту мысль. Ведь в ЮАР его знания и опыт действительно необходимы, в этом он не сомневался. Он выпил еще водки, потом вышел на крыльцо отлить. Шел дождь. Коноваленко смотрел в морось и думал, что, как бы там ни было, у него есть все причины испытывать удовлетворение. Через несколько часов с теперешними проблемами будет покончено. Его задача близка к завершению. А там можно и будущим заняться. Как-никак надо решить, брать ли Таню с собой в ЮАР или бросить ее, как он бросил свою жену.
Он запер дверь, прошел к себе и лег. Раздеваться не стал, только укрылся одеялом. Нынче ночью Таня поспит одна. Ему нужно отдохнуть.
Лежа без сна в своей комнате, Таня слышала, как Коноваленко запер дверь и улегся. Она лежала совсем тихо и прислушивалась. Ей было страшно. В глубине души она понимала, что невозможно вывести девушку из подвала и уйти с ней из дома так, чтобы Коноваленко ничего не услышал. Дверь в его комнату тоже без шума не запрешь. Днем, когда Коноваленко с африканцем занимались в карьере стрельбой, она проверила. К тому же, если дверь будет заперта, он легко выберется наружу через окно. Будь у нее снотворное, она бы могла подсыпать его в одну из бутылок с водкой. Но сейчас остается рассчитывать только на себя, и Таня знала, что попытается, несмотря ни на что. Еще днем она уложила кое-что из одежды и деньги в маленькую сумку и спрятала ее в сарае. Там же приготовила плащи и сапоги.
Таня посмотрела на часы. Четверть второго. Встреча с полицейским состоится на рассвете. До тех пор им с девушкой нужно быть далеко отсюда. Как только услышит храп Коноваленко, она встанет. Сон у него чуткий, он часто просыпается, но в первые полчаса крайне редко.
Таня по-прежнему толком не понимала, зачем она это делает. Знала, что рискует собственной жизнью. Но объяснения были как бы и не нужны. Некоторые задачи жизнь ставит сама.
Коноваленко в своей комнате повернулся на другой бок и закашлялся. Двадцать пять второго. В иные ночи Коноваленко вообще не спал, просто отдыхал, лежа на кровати. Если сегодня одна из таких ночей, она не сумеет помочь девушке. От этой мысли страх еще усилился, превысив даже страх за собственную жизнь.
Без двадцати два Коноваленко наконец захрапел. Секунд тридцать Таня прислушивалась. Потом осторожно встала с постели. Она была полностью одета, а в руках все это время сжимала ключ от цепей на ногах пленницы. Она тихонько открыла дверь своей комнаты и пошла по коридору, стараясь не наступать на скрипучие половицы. Пробралась на кухню, зажгла карманный фонарик и стала осторожно поднимать люк. Критическая минута — вдруг девушка закричит? Пока она молчит, но может и закричать, Таня отдавала себе в этом отчет. Коноваленко храпел. Она прислушалась. Потом бесшумно спустилась по лестнице. Девушка скорчилась в углу. Глаза ее были открыты. Таня присела на корточки, погладила ее по обстриженным волосам, шепотом приговаривая, что сейчас они уйдут отсюда, только ни в коем случае нельзя шуметь. Девушка не отзывалась. Глаза ее ничего не выражали. Таня похолодела от ужаса: что, если она не сможет идти? Что, если страх парализовал ее? Она повернула девушку на бок, чтобы добраться до замка. А та вдруг стала вырываться, замахала руками. Таня едва успела зажать ей ладонью рот, потому что она хотела закричать. Изо всех сил Таня зажимала ей рот. Один-единственный сдавленный крик разбудит Коноваленко. При этой мысли у нее мороз по коже прошел. Коноваленко в два счета захлопнет люк и оставит их обеих впотьмах. Таня продолжала шептать девушке на ухо, зажимая ей рот. Взгляд Линды ожил — наконец-то она поняла. Таня осторожно отняла ладонь от ее рта, отперла замок и сняла цепи.