— Так что же все-таки случилось? — наконец спросил он.
Сначала, казалось, она не совсем поняла его вопрос. Но затем до нее дошло, что он заговорил о ее муже.
— Карлиса предали и убили, — сказала она. — Он слишком глубоко вник в суть большого преступления, затрагивающего многих влиятельных людей, чтобы ему позволили жить дальше. Он знал, что играет в опасные игры. Но не думал, что его разоблачили. A traitor inside the nomenklatura. [9]
— Он вернулся из Швеции, — произнес Валландер. — Из аэропорта он поехал прямо на работу, чтобы отчитаться о поездке. Вы встречали его в аэропорту?
— Я даже не знала, что он должен вернуться, — ответила Байба Лиепа. — Может быть, он пытался позвонить? Этого я никогда не узнаю. Может, послал телеграмму в милицию и попросил их сообщить мне? Этого я тоже никогда не узнаю. Он позвонил мне, только когда вернулся в Ригу. Дома мне было даже нечем отпраздновать его возвращение. Друзья принесли мне курицу. Я как раз приготовила ужин, когда он вернулся домой с той красивой книгой.
Валландеру стало немного стыдно. В книгу, купленную в большой спешке и без вдохновения, он не вложил никаких эмоций. Теперь, когда он слушал Байбу, ему казалось, будто он обманул ее.
— Он наверняка что-то сказал, когда вернулся домой, — произнес Валландер, отметив, что английский словарный запас у него беднеет на глазах.
— Он был на подъеме, — ответила она. — Конечно, он был взволнован и разгневан. Но я всегда буду помнить, как он радовался.
— А что случилось?
— Он сказал, что ему наконец все стало ясно. «Теперь я уверен в моем деле», — все время повторял он. Поскольку он подозревал, что наша квартира прослушивается, он затащил меня на кухню, открыл кран и стал шептать мне на ухо. Он сказал, что разоблачил такой серьезный и жестокий заговор, что вы на Западе наконец поймете, что происходит в Прибалтике.
— Он так и сказал? Заговор в Прибалтике? Не в Латвии?
— Я в этом уверена. Его часто раздражало, что три прибалтийских государства считаются единым целым, хотя между ними очень большие различия. Но в этот раз он говорил не только о Латвии.
— Он употребил слово «заговор»?
— Да. Conspiracy.
— А вы поняли, что он имел в виду?
— Как и все, он давно знал, что преступники, политики и даже милиция связаны между собой. Они покрывали друг друга и делили все, что могли добыть. Карлису самому много раз предлагали взятки. Но он никогда не смог бы взять взятку, потому что после этого перестал бы себя уважать. Долгое время он тайно пытался вычислить, что происходит и кто в этом замешан. Конечно, я все это знала. Что мы живем в обществе, в основе которого лежит круговая порука. Общества с коллективистскими представлениями превратилось в чудовище, круговая порука в конечном итоге стала нашей единственной реальной идеологией.
— А сколько он занимался своим расследованием?
— Мы успели прожить в браке восемь лет. Он начал расследование задолго до того, как мы встретились.
— А чего, по его мнению, он мог бы добиться?
— Для начала ничего, кроме правды.
— Правды?
— Для будущих поколений. Для того времени, которое, он верил, обязательно настанет. Для времени, когда будет возможно разоблачить то, что на самом деле скрывается под видом оккупации.
— То есть он был противником коммунистического режима? Как же тогда он смог получить высокое милицейское звание?
Она ответила резко, будто он выдвинул против ее мужа тяжкое обвинение.
— Вы что, не понимаете? Он же был коммунистом! Его отчаяние и было вызвано этим великим предательством! Он не мог мириться с коррупцией и равнодушием. С тем, что мечты о лучшем обществе подменили ложью.
— Выходит, он вел двойную жизнь?
— Вы вряд ли можете представить себе, что значит год за годом быть вынужденным выдавать себя за того, кем ты не являешься, отстаивать взгляды, которые тебе отвратительны, защищать режим, который ненавидишь. Но это относится не только к Карлису, это относится и ко мне, и ко всем остальным в этой стране, кто не захотел расстаться с надеждой на другую жизнь.
— Что же он обнаружил, что так его окрылило?
— Не знаю. Мы так и не успели поговорить об этом. Наши самые сокровенные разговоры мы вели под одеялом, где нас никто не мог слышать.
— Он ничего не сказал?
— Он был голоден. Он хотел поесть и выпить вина. Я думаю, он наконец почувствовал, что может на несколько часов расслабиться. Предаться своей радости. Мне кажется, если бы не зазвонил телефон, он бы запел, прямо с бокалом вина в руке.
Внезапно она замолчала. Валландер ждал. Он подумал, что даже не знает, похоронили ли уже майора Лиепу.
— Подумайте, — медленно произнес он. — Он мог на что-то намекнуть. Люди, делающие важные открытия, иногда могут бессознательно сказать то, что говорить не собирались.
Она покачала головой.
— Я уже думала, — ответила она. — Но я уверена. Может быть, он обнаружил что-то в Швеции? Может, у него наконец созрело решение главной проблемы?
— Он оставил дома какие-нибудь бумаги?
— Я искала. Но он был очень осторожен. Слова, записанные на бумаге, могут таить в себе слишком большую опасность.
— Он что-то оставил своим друзьям? Упитису?
— Нет. Я бы об этом знала.
— А вам он доверял?
— Мы доверяли друг другу.
— А кому-нибудь еще он доверял?
— Естественно, он испытывал доверие к своим друзьям. Но вы должны понимать, что доверие, которое мы оказываем другому человеку, может стать для него бременем. Я уверена, что никто, кроме него самого, не знал так много, как я.
— Я должен знать все, — сказал Валландер. — Важно все, что вы знаете об этом заговоре.
Помолчав, она заговорила. Валландер заметил, что весь вспотел от напряжения.
— За несколько лет до нашей встречи, в конце семидесятых, случилось то, что по-настоящему открыло ему глаза на происходящее в этой стране. Он часто рассказывал об этом. Говорил, что каждый прозревает по-своему. Он часто прибегал к иносказанию, которого я сначала не понимала. Одних людей будит крик петуха, а других — то, что чересчур тихо. Теперь, я, конечно, знаю, что он имел в виду. Тогда, больше десяти лет назад, он проводил длительное и трудоемкое расследование, которое в конечном итоге привело к тому, что он мог бы арестовать одного злоумышленника. Этот человек украл из наших церквей множество икон, уникальные произведения искусства, которые контрабандой были вывезены из нашей страны и проданы за неслыханные суммы. Карлис собрал полный набор доказательств и был уверен, что этого человека осудят. Но этого не произошло.