С ее помощью он проник в их жизнь вплоть до самых интимных деталей. В какие-то моменты им начинало казаться, что они вышли на след. Но потом выяснялось, что Байба уже рассматривала эту возможность и убедилась, что след никуда не ведет.
В половине четвертого утра он был готов сдаться. Усталыми глазами он рассматривал ее изможденное лицо.
— Что еще остается? — спросил он, обращаясь как к ней, так и к самому себе. — Где еще можно искать? Тайник должен быть где-то, в каком-то помещении. Неподвижное помещение, водонепроницаемое, огнеустойчивое, которое невозможно обокрасть. Что остается?
Он заставил себя рассуждать дальше.
— А в вашем доме есть подвал? — спросил он.
Она покачала головой.
— О чердаке мы уже говорили. Мы перевернули всю квартиру. Дачу твоей сестры. Дом его отца в Вентспилсе. Подумай, Байба. Должна быть еще какая-нибудь возможность.
Он видел: она на грани истерики.
— Нет, — сказала она. — Больше ничего нет.
— Не обязательно искать в доме. Ты рассказывала, что вы иногда ездили на побережье. Был ли какой-нибудь камень, на котором вы обычно сидели? Где вы разбивали палатку?
— Это я уже рассказала. Я знаю, что Карлис никогда бы ничего там не спрятал.
— Вы действительно разбивали палатку на одном и том же месте? Восемь лет подряд? Может быть, в какой-то раз вы выбрали другое место?
— Нам обоим нравилось испытывать радость возвращения.
Она хотела идти дальше, но он все время тянул ее назад.
Он подумал, что майор никогда бы не выбрал случайный тайник. Место, которое он выбрал, непременно должно быть частью их общей истории.
Он опять начал сначала. Керосин в лампе был на исходе, но Байба зажгла церковную свечу, капнув стеарином на бумагу. Затем они еще раз проговорили их с майором совместную жизнь. Валландеру казалось, что от изнеможения Байба вот-вот упадет в обморок, непонятно, когда она последний раз спала, и он пытался взбодрить ее, изображая несуществующий оптимизм. Они опять начали с их общей квартиры. Не могла ли она, несмотря ни на что, упустить какую-нибудь возможность? Дом ведь состоит из бесчисленного числа пустот.
Он как бы тянул ее за собой из комнаты в комнату. В конце концов она так устала, что стала выкрикивать свои ответы.
— Такого места нет! — кричала она. — У нас был только один дом, и все время, кроме лета, мы проводили в нем. Днем я была в университете, а Карлис уезжал в Управление внутренних дел. Никаких следов или улик нет. Карлис, наверное, думал, что бессмертен.
Валландер понял, что ее ярость адресована покойному мужу. Этот вопль напомнил ему о прошлогоднем событии, когда в Швеции жестоко убили беженца из Сомали и Мартинссон пытался успокоить отчаявшуюся вдову.
Мы живем в эпоху вдов, думал он. Обители вдов и страха — вот наши дома.
Внезапно он встрепенулся. Байба тотчас поняла, что ему пришла совершенно новая мысль.
— Что такое? — прошептала она.
— Погоди-ка, — отозвался он. — Я должен подумать.
Неужели это возможно? Он вертел мысль так и эдак, пытался отбросить ее, как пустую игру воображения. Но не смог.
— Я хочу задать один вопрос, — медленно произнес он. — И хочу, чтобы ты ответила не задумываясь. Я хочу, чтобы ты ответила с ходу. Если начнешь размышлять, ответ может оказаться неправильным.
Байба напряженно смотрела на него сквозь пламя свечи.
— А мог Карлис выбрать самый немыслимый из всех тайников, — спросил он. — В Управлении внутренних дел?
И заметил, как заблестели ее глаза.
— Да, — тут же ответила она. — Он мог бы это сделать.
— А почему?
— Карлис был такой. Это в его духе.
— Где?
— Не знаю.
— Его собственный кабинет исключается. Он что-нибудь говорил о здании УВД?
— Он считал его отвратительным. Как тюрьма. Оно и есть тюрьма.
— Подумай, Байба. Может быть, он выделял какой-нибудь кабинет? Который что-то значил для него, что-то особенное? Был ему отвратительнее других? Или который он, наоборот, даже любил?
— От комнат для допросов ему часто становилось плохо.
— Там нельзя ничего спрятать.
— Кабинеты полковников он ненавидел.
— Там он тоже не мог ничего спрятать.
Она так крепко задумалась, что закрыла глаза.
А когда открыла, ответ был готов.
— Карлис часто рассказывал о том, что он называл комнатой Злобы, — сказала она. — Он говорил, что там спрятаны все документы, в которых описаны несправедливости, творившиеся в нашей стране. Конечно, именно здесь он и спрятал свое завещание. Среди воспоминаний всех тех, кто страдал так долго и так сильно. Он положил свои бумаги где-то в архиве УВД.
Валландер смотрел на лицо Байбы. И куда подевалась вся ее усталость?
— Да, — сказал он. — Я думаю, ты права. Он выбрал тайник внутри другого тайника. Он выбрал китайскую шкатулку. Но как он пометил свое завещание, чтобы только ты смогла его обнаружить?
Внезапно она засмеялась и заплакала одновременно.
— Я знаю, — всхлипнула она. — Теперь я понимаю ход его мыслей. В начале нашего знакомства он иногда показывал мне карточные фокусы. В юности он мечтал стать не только орнитологом. Он подумывал, не стать ли фокусником. Я просила его научить меня фокусам. Он отказывался. Это было как игра между нами. Он показал мне только один из своих фокусов, самый простой. Надо разделить колоду на две части, все черные карты — отдельно, красные — отдельно. Затем просишь кого-нибудь вытащить карту, запомнить ее и опять засунуть обратно. Поскольку ты протягиваешь разные половинки колоды, красная карта оказывается среди черных, а черная — среди красных. Он часто говорил, что я осветила его жизнь в сером мире безутешности. Поэтому мы всегда искали красный цветок среди синих или желтых, зеленый дом — среди белых. Это была наша тайная игра. Так, должно быть, он рассуждал, когда прятал свое завещание. Мне кажется, в архиве полно папок разных цветов. Но где-то есть папка, которая отличается от других, по цвету или, может быть, по размеру. Там и находится то, что мы ищем.
— Наверное, у милиции очень большой архив, — сказал Валландер.
— Иногда, уезжая, он клал колоду мне на подушку, засунув красную карту в черные, — продолжала она. — Конечно, в архиве есть папка с моим досье. Куда-то туда он незаметно положил эту свою карту.
Было половина шестого. Они не достигли цели, но полагали, что теперь знают, куда идти.
Валландер протянул ладонь и коснулся ее руки.
— Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной в Швецию, — сказал он по-шведски.
Она с недоумением посмотрела на него.