Он знал их планы до мельчайших подробностей, и это придавало ему чувство превосходства.
Тот, на чьей стороне сила, остается безнаказанным.
В начале двенадцатого, когда они слегка опьянели, он осторожно сменил наблюдательный пункт – он наметил его, еще когда приезжал сюда в первый раз. Густой кустарник на склоне ложбины. Отсюда ему было видно все, что происходит вокруг голубой скатерти. К тому же он мог подойти совсем близко, оставаясь незамеченным. Иногда они покидали полянку по нужде, но он ни на секунду не упускал их из виду.
Сейчас уже был первый час, а он все выжидал. Он выжидал, потому что не мог решиться.
Что– то не так. Что-то случилось.
Их должно было быть четверо, а тут всего трое. Он мысленно перебрал причины. Необъяснимо. Что-то случилось. Может быть, девушка передумала? Заболела?
Он прислушивался к музыке, смеху. Время от времени он представлял сам себя там, у голубой скатерти, с бокалом в руке. Или можно примерить парик. Может быть, что-то из одежды. Мало ли что можно придумать? Пределов нет. Он – хозяин положения. Он – невидим.
Он ждал, слушая взрывы смеха. Где-то над его головой пролетела ночная птица.
В десять минут четвертого он решил больше не ждать. Время пришло. Время, которое он сам же и назначил.
Он уже не помнил, когда в последний раз надевал наручные часы. Он обладал потрясающим чувством времени – мог назвать его с точностью до минуты, словно часы были у него внутри.
Эти, внизу, притихли – должно быть, устали. Они сидели обнявшись вокруг своей голубой скатерти и слушали музыку. Он знал, что они не спят. Но они так глубоко погрузились в свои мечты, что даже не догадывались, что он стоит у них за спиной.
Он взял пистолет с глушителем, лежавший рядом на сложенной куртке, и быстро огляделся.
Потом, пригибаясь, подкрался поближе и встал за деревом. Выждал несколько секунд. Никто ничего не заметил. Еще раз огляделся – никого.
Они были одни.
Он выступил из-за дерева и застрелил их, всех троих, выстрелом в голову. К сожалению, кровь забрызгала парики. Все произошло так быстро, что он даже сам не понял, что сделал.
Перед ним лежали три трупа. Обнявшись, как и несколько секунд назад.
Он выключил магнитофон. Прислушался. Умолкнувшие было птицы вновь начали щебетать. Огляделся в третий раз – конечно, никого.
Он положил пистолет на скатерть, предварительно подстелив салфетку. Он никогда не оставлял следов.
Потом сел. Внимательно рассмотрел лица – только что эти люди весело смеялись, теперь все мертвы.
Идиллия продолжается, подумал он. Только теперь нас четверо. Как и было задумано.
Он налил стакан красного вина. Вообще он не пил, но по такому случаю не мог удержаться.
Примерил парики. Немного поел – он был не особенно голоден.
В половине четвертого он встал.
Оставалось еще много дел.
В национальный парк часто забредали любители утренних прогулок. Если кто-то, против ожидания, свернет с тропинки и заглянет на полянку, следов быть не должно.
Последнее, что он сделал, – обшарил их сумки и карманы и нашел, что искал. У всех троих были паспорта. Сунул их в карман куртки – потом сожжет.
Последний раз бросил взгляд на полянку. Достал из кармана фотоаппарат и сделал снимок.
Всего один.
Словно бы он любовался полотном. Пикник восемнадцатого века.
Только картина была забрызгана кровью.
Наступило утро Иванова дня. Суббота 22 июня 1996 года. День летнего солнцестояния.
Погода была по-прежнему прекрасной. Наконец-то и в Сконе пришло лето.
В среду 7 августа 1996 года Курт Валландер чуть не погиб в дорожной аварии на восточной окраине Истада.
Дело было ранним утром, в начале седьмого. Он, миновав Нюбрустранд, выехал на Эстерледен, и вдруг прямо перед его «пежо», отчаянно сигналя, невесть откуда вынырнул грузовик.
Он круто повернул руль и очутился в кювете. Только теперь он испугался. Сердце отчаянно колотилось, резко накатила тошнота, и он чуть не потерял сознание. Руки судорожно вцепились в руль.
Он понемногу сообразил, что произошло.
Он задремал. На какую-то секунду, но этого хватило, чтобы его старенький «пежо» стало заносить на встречную полосу.
Еще секунда – и он был бы мертв. Тяжелый грузовик превратил бы его «пежо» в груду металлолома.
В голове было пусто. Только назойливое воспоминание – как несколько лет назад чуть не сбил лося под Тингсрюдом.
Но тогда была ночь и к тому же туман. А сейчас он просто-напросто задремал за рулем.
Усталость.
Он не мог понять, откуда она взялась. Эта усталость ни с того ни с сего навалилась на него еще до отпуска. В этом году он решил уйти в отпуск пораньше, в начале июня, – и весь июнь шли дожди. А только он вернулся на службу – в Сконе наступило настоящее, солнечное лето.
Но усталость никуда не исчезала. Он мог вдруг заснуть на стуле. Ему было трудно вставать по утрам – даже если высыпался. Когда он вел машину, приходилось то и дело съезжать на обочину, чтобы немного поспать.
Его дочь, Линда, с которой они вместе провели неделю отпуска, даже спросила, здоров ли он. Они поехали на машине на Готланд, В один из последних дней они остановились в пансионате в Бургсвике – вечер выдался прекрасный, один из немногих без дождя. Они весь день бродили по южной оконечности острова, потом поели в пиццерии и вернулись в пансионат.
И тогда она спросила его, почему он такой вялый и сонный. По выражению ее лица в слабом свете керосиновой лампы он понял, что она уже давно хотела задать этот вопрос. Но он отмахнулся – с ним все в порядке. И ничего странного – неужели он не имеет права хотя бы часть отпуска посвятить тому, чтобы как следует отоспаться? Линда больше не спрашивала, но у него осталось чувство, что она ему не поверила.
Сейчас он ясно понял, что так дальше продолжаться не может. Это не похоже на естественную, легко объяснимую усталость. Что-то не так. Он попытался найти какие-то другие странности, но ничего такого, кроме разве что внезапных пробуждений по ночам, припомнить не смог. Иногда икры сводила судорога, но это, кажется, и раньше бывало.
Только что он чуть не расстался с жизнью. Откладывать больше нельзя. Сегодня же запишется на прием к врачу.
Он завел мотор и выехал из кювета. Опустил стекло – несмотря на конец августа, было по-летнему тепло и солнечно.
Он направлялся в отцовский дом в Лёдерупе. Не сосчитать, сколько раз он ездил этой дорогой… но он до сих пор не мог примириться с мыслью, что не застанет отца в его мастерской, не почувствует запаха скипидара, не увидит, как отец стоит у мольберта и пишет одну из своих картин с одним и тем же сюжетом. Пейзаж с глухарем на первом плане. Или без глухаря. И солнце, висящее на невидимых нитях над вершинами деревьев. Скоро исполнится два года с тех пор, как Гертруд позвонила в полицию и сказала, что нашла отца мертвым на полу в мастерской. Он до сих пор в мельчайших деталях помнил, как ехал тогда в Лёдеруп и не мог заставить себя поверить, что это правда. И поверил, только увидев Гертруд во дворе: все так и есть. Отец умер.