– Где ее родители? – спросил он.
– В отъезде.
Ответ прозвучал уклончиво.
– Где именно? – спросил Валландер. – Их надо поставить в известность.
– Может быть, в Испании. Или во Франции. У них дома и там и там.
Валландер вспомнил про запертые двери.
– Я полагаю, Иса живет здесь же, когда они в отъезде?
Его собеседник отрицательно покачал головой.
– Как это понимать?
– Я в чужие дела не суюсь, – сказал тот и пошел к машине.
– Уже сунулись. – Валландер преградил ему путь. – А вы кто?
– Эрик Лундберг.
– Живете здесь?
Он показал на хутор в отдалении.
– Отвечайте на мои вопросы. Где живет Иса, когда родители в отъезде? Дома?
– Ей не разрешают.
– Как это – не разрешают?
– Она спит в павильоне.
– А почему ей не позволено спать в доме?
– Она как-то устроила дома вечеринку, когда их не было. Какие-то вещи пропали.
– А откуда вы все это знаете?
– Они с ней не очень-то хорошо обращаются, – заявил Лундберг. – Прошлой зимой, в десятиградусный мороз, они уехали и заперли дом. Павильон-то не отапливается! Она прибежала к нам, вся продрогшая, и жила у нас. Тогда она и порассказала кое-что. Правда, не мне, а жене.
– Тогда едем к вам, – сказал Валландер. – Мне важно знать, что она рассказывала.
Он отправил Лундберга вперед, сказав, что заедет через несколько минут, и пошел в павильон. Никаких упаковок от снотворных, никаких записок. Ничего примечательного не обнаружилось и в ее сумочке. Он последний раз осмотрелся и пошел к машине.
В кармане зажужжал телефон.
– Ее положили, – сказала Анн-Бритт.
– Что говорят врачи?
– Пока ничего.
Анн– Бритт обещала позвонить, как только что-нибудь прояснится. Он встал за машиной и помочился. Потом поехал к Лундбергу.
У крыльца лежала собака и подозрительно его изучала. Появился Лундберг, шуганул собаку и пригласил его в дом. Они прошли в уютную кухню. Жена Лундберга включила кофеварку. У Барбру – так ее звали – был выраженный гётеборгский выговор.
– Что с ней? – спросила она.
– Наш сотрудник сейчас с ней в больнице. Мне позвонят, как только что-нибудь будет известно.
– Она хотела покончить с собой?
– Пока рано что-нибудь говорить, – сказал Валландер. – Во всяком случае, разбудить ее мне не удалось.
Он присел и положил на стол телефон.
– Догадываюсь, что был прецедент, – сказал он, – потому что ты сразу спросила, не попытка ли это самоубийства.
– Семья самоубийц, – неприязненно сказал Лундберг и осекся, как будто пожалел, что проговорился.
Барбру Лундберг поставила кофейник на стол.
– Ее брат покончил с собой два года назад, – сказала она. – Ему было всего девятнадцать. Иса на год младше Йоргена.
– А как это произошло?
– Лег в ванну, – сказал Лундберг, – перед этим написал записку родителям, чтобы они катились ко всем чертям. Потом включил тостер в розетку для электробритвы и опустил в ванну.
Валландеру стало не по себе. Он припомнил, что уже слышал эту историю.
Потом вдруг вспомнил и другое: следствие вел Сведберг и дал уверенное заключение – самоубийство либо несчастный случай. Часто бывает трудно отличить одно от другого.
На старинном диване у окна лежала газета. Валландер заметил ее, еще когда вошел в комнату – на первой странице была фотография Сведберга. Он взял газету. На этот вопрос он хотел получить ответ немедленно. Развернув газету, он показал на фотографию:
– Вы, наверное, читали, что в Истаде убили полицейского.
Ему даже не понадобилось спрашивать.
– Он был здесь с месяц назад.
– У вас или у Эденгренов?
– Сначала у них, потом у нас. Как и вы.
– И тогда родители тоже были в отъезде?
– Нет.
– То есть он с ними встречался?
– Мы же не знаем, с кем он говорил. Но в отъезде они по крайней мере не были.
– А почему он тогда заходил к вам? О чем спрашивал?
Хозяйка с певучим гётеборгским выговором присела к столу.
– Он спрашивал о вечеринках – тех, что Иса устраивала для своих друзей, пока родители не выкинули ее из дому.
– А больше ни о чем не спрашивал, – вставил муж.
Валландер насторожился. Наконец-то появилась надежда понять странные действия Сведберга этим летом.
– Я хотел бы, чтобы вы как можно подробнее вспомнили вопросы, которые он задавал.
– Месяц – срок немалый.
– Вы сидели здесь же, в кухне?
– Да.
– Могу предположить, что пили кофе.
Барбру улыбнулась:
– Ему понравился мой бисквит.
Валландер ощупью продвигался вперед.
– Значит, это было сразу после Иванова дня?
Супруги переглянулись, словно надеясь, что другой помнит лучше.
– В первых числах июля, – сказала Барбру. – Точно, в первых числах июля.
– Значит, конец июня или самое начало июля. Сначала заехал к Эденгренам, а потом – к вам.
– Он приходил с Исой. Но она болела.
– Чем?
– Что-то с животом. Лежала целую неделю. Такая бледная была, просто ужас.
– Значит, Иса тоже присутствовала при разговоре?
– Она только проводила его и сразу ушла.
– И он спрашивал вас о вечеринках?
– Да.
– А что он спрашивал?
– Спрашивал, знаем ли тех, кто у нее бывает. Но мы, понятно, не знаем.
– Почему «понятно»?
– Молодежь. Приезжали на своих машинах отовсюду, а потом разъезжались.
– Что он еще спрашивал?
– Бывали ли у них маскарады, – сказал Эрик Лундберг.
– Так и спросил?
– Да.
– Ничего и не так, – вмешалась Барбру. – Он спросил, наряжались ли они.
– И как – наряжались?
Они с удивлением поглядели на Валландера.
– И вы туда же. Откуда нам знать? – сказал Эрик. – Они нас не приглашали. В окна мы не подглядываем. Видели только то, чего нельзя было не увидеть.