Наступило довольно долгое молчание.

– Вопрос только, где его найти. Кто может иметь доступ ко всей этой информации? – продолжил Валландер, убедившись, что никто не хочет ничего сказать. – Начинать надо именно с этого. Рано или поздно мы поймем и то, в какой точке вся эта история пересекается со Сведбергом.

– Она уже пересеклась, – заметил Ханссон. – Он же вел следствие, помните? Причем начал его буквально через несколько дней после Иванова дня.

– Более того, – сказал Валландер. – Я почти уверен, что Сведберг кого-то подозревал. Этот вопрос мы можем задавать себе бесконечно, но ответа никогда не получим – знал ли Сведберг, кто убил ребят. Или кто собирается их убить.

– Почему убийца так тянул с Исой Эденгрен? – спросил Мартинссон. – Он мог сто раз убить ее, больше месяца прошло.

– Не знаем, – ответил Валландер. – Может быть, не мог добраться.

– И еще, – продолжал Мартинссон. – Зачем он, собственно говоря, выкопал трупы? Он что, хотел, чтобы их обнаружили? Или что?

– Другого объяснения я придумать не могу, – согласился Валландер. – Но в связи с этим тут же рождается еще один вопрос: что им движет? И что у него общего со Сведбергом?

Валландер огляделся.

Сведберг знал, что произошло, когда ребята не вернулись домой с пикника. Он знал уже тогда. И он знал, кто их убил. Во всяком случае, очень сильно подозревал.

Поэтому его тоже убили.

Другого объяснения быть просто не может.

И это рождает еще один вопрос – почему он не поделился с нами?

21

В начале третьего Валландер спросил Мартинссона про один из звонков, поступивших от общественности. В данном случае от общественности в лице парня, владельца киоска в Сольвесборге. Вечером на Иванов день он остановил машину на въезде в Хагестадский национальный парк. Он ехал на вечеринку в Фальстрбу и сообразил, что приедет слишком рано, поэтому решил немного выждать. Он утверждал, что на въезде в парк стояли две машины. Но какие именно детали ему удалось запомнить, Валландер так и не узнал.

Потому что он задал Мартинссону вопрос и тут же упал в обморок.

Это было совершенно неожиданно. Только что он жестикулировал с карандашом в руке и вдруг отвалился на спинку стула, обмяк, подбородок упал на грудь. В первый момент никто не понял, что с ним. Потом спохватилась Лиза Хольгерссон, Анн-Бритт бросилась к нему, все повскакали со своих мест. Ханссон потом рассказывал, что был уверен, что Валландера хватил удар и он, скорее всего, умер. Что думали другие или, вернее, чего опасались, они не рассказывали. Из-под Валландера вытащили стул и уложили на пол, кто-то расстегнул воротник рубашки, кто-то пытался нащупать пульс. Вызвали «скорую». Но он очнулся почти сразу. Ему помогли встать. Он тут же догадался, что, по-видимому, под действием лекарства содержание сахара в крови резко снизилось, настолько, что он потерял сознание. Он попросил кусок сахару и стакан воды, после чего полностью пришел в себя. Обеспокоенные сотрудники уговаривали его немедленно ехать в больницу или, по крайней мере, обратиться к врачу, но он категорически отказался, объяснив свой обморок бессонницей, и продолжил совещание с такой яростной энергией, что остальные были вынуждены подчиниться.

Только Турнберг не проявил никаких признаков беспокойства. Он вообще никак не среагировал, разве что приподнялся на стуле, когда Валландера уложили на пол. Физиономия его была такой же непроницаемой, как всегда.

В перерыве Валландер сходил в свой кабинет и позвонил Йоранссону. Йоранссон нисколько не удивился.

– Ваш сахар какое-то время будет прыгать, – сказал он. – Вверх-вниз, пока мы не водрузим его на стабильный уровень. Но если это повторится, придется временно отменить лекарство. Или лечь в стационар. Позаботьтесь, чтобы у вас всегда было в кармане яблоко на тот случай, если вы опять почувствуете дурноту или даже малейшее головокружение.

С этого дня Валландер носил в кармане несколько кусочков сахару. Он напоминал сам себе страстного любителя лошадей – надо всегда иметь с собой сахар на тот случай, если встретишь лошадь. Но про диабет он никому не сказал. Это оставалось его тайной.

Совещание продолжалось до пяти вечера. Они подробнейшим образом проанализировали все детали. У Валландера появилось чувство, что события последних часов вдохнули в следственную группу новые силы. Решили попросить в помощь несколько следователей из Мальмё, но Валландер знал, что основная нагрузка все равно останется на них.

Все ушли, за столом остался только Турнберг. Валландер понимал, что тот ждет от него объяснений. Он с сожалением подумал о Пере Окессоне, который сейчас загорает под африканским солнцем. Он пересел поближе, на место Анн-Бритт Хёглунд.

– Я долго ждал вашего отчета, – сказал прокурор. Голос у него был писклявый и надтреснутый.

– Мы, конечно, должны были его представить, – сказал Валландер как можно дружелюбнее, – но положение резко изменилось только за последние сутки.

Турнберг словно бы и не слышал.

– Надеюсь, что в дальнейшем буду получать отчеты регулярно, чтобы не надо было об этом напоминать. Надеюсь, вы понимаете интерес, проявляемый генеральным прокурором к делу, в котором фигурирует убитый полицейский.

Ответить на это было нечего. Валландер ждал продолжения.

– В настоящий момент трудно охарактеризовать вашу работу как эффективное и всеобъемлющее следствие, которого мы вправе ожидать, – сказал Турнберг, указывая на длинный список замечаний в своем блокноте. Валландер чувствовал себя учеником-двоечником, получающим нагоняй от учителя.

– Мы учтем вашу критику, – сказал он.

Он изо всех сил старался быть спокойным и приветливым, но уже чувствовал, что сейчас сорвется. Что он о себе воображает, этот исполняющий обязанности из Эребру? Сколько ему лет? Тридцать с небольшим? Вряд ли больше.

– Я прослежу, чтобы список с моими замечаниями по поводу того, как ведется следствие, был на вашем столе завтра же, и жду ваших письменных объяснений.

Валландер оторопел.

– Вы имеете в виду, что мы с вами будем переписываться? Пока преступник, совершивший пять зверских убийств, резвится на свободе?

– Я имею в виду, что до сегодняшнего момента следствие ведется далеко не так эффективно, как можно было бы ожидать.

Валландер грохнул кулаком по столу и встал так, что стул упал.

– Идеальное следствие существует только в фильмах, которых вы, очевидно, насмотрелись, – зарычал он, из последних сил стараясь все же рычать потише. – И я не допущу, чтобы какой-то… чтобы кто-то являлся сюда и утверждал, что я и мои коллеги не делаем все, что в наших силах! И даже больше!

Непроницаемая физиономия Турнберга исказилась. Он побледнел, губы задрожали.